Нунья Белла, которая упрекала себя лишь в том, что не нашлась, как ответить дону Рамиресу, не предавалась столь глубоким размышлениям. Она убеждала себя, что поступила правильно, сделав непонимающий вид, что при столь частых встречах с мужчиной ее, несколько иное, чем просто обходительное, отношение вполне естественно и что к тому же никакого особого смысла в свои слова он не вкладывал, хотя на самом деле прекрасно разобралась в его чувствах. Наконец, чтобы перестать корить себя и сохранить добрые отношения с доном Рамиресом, она решила при последующих встречах вести себя так, как будто ничего не произошло.

Какое-то время дон Рамирес оставался верен данному слову, хотя сдержать ему его было нелегко. Он встречался с Нуньей Беллой каждый день, она была красива, меня больше не любила, с ним держалась приветливо – соблазн был слишком велик. В конце концов дон Рамирес не устоял и принял решение отдаться велению сердца, а приняв решение, избавился и от угрызений совести. Первое предательство повлекло за собой второе: он перестал говорить мне правду и рассказывать о содержании своих бесед с Нуньей Беллой. Кончилось это тем, что он признался ей в любви. Уверяя ее, что испытывает неимоверные страдания, нарушая законы мужской дружбы, дон Рамирес ссылался на безудержную страсть. Он говорил, что не претендует на взаимность, понимает разницу между его и моим положением и невозможность занять в ее сердце мое место, но просит лишь выслушать его, помочь ему преодолеть свою любовь и не открывать его слабость мне. Опасаясь нашей ссоры, Нунья Белла пообещала ему последнее, но отказала с нотками нежности в голосе в двух других просьбах, не желая якобы стать соучастницей неблаговидных действий в случае, если инцидент будет иметь продолжение. Продолжение действительно последовало: любовь дона Рамиреса и его дружба с герцогом решили мою участь. Я стал для Нуньи Беллы фигурой менее привлекательной, она уже не видела преимуществ, которые могла бы дать ей наша совместная будущая жизнь. Ничего хорошего не сулила ей и моя возможная ссылка в Кастилию. Она была осведомлена о желании короля отправить меня к отцу, как и о том, что возражения герцога на этот счет были продиктованы исключительно чувством долга. Она не верила, что Герменсильда когда-нибудь станет женой дона Гарсии, так как, оставаясь его конфиденткой и пользуясь любовью дона Рамиреса, была в курсе всех дел. Ей было известно, что король совсем не расположен дать свое согласие на наш брак, тогда как у него не было никаких причин возражать против ее брака с доном Рамиресом, в котором она нашла все, что когда-то нравилось во мне. Наконец, она пришла к выводу, что благоразумие и предусмотрительность требуют сменить привязанность и отказаться от человека, который не может стать ее мужем, в пользу другого, который станет им наверняка. Вряд ли нужны более веские доводы, чтобы оправдать женское непостоянство. Нунья Белла была готова открыто заявить о своей связи с доном Рамиресом, но от этого шага в тот момент ее удержали прежняя любовь ко мне и прежде данные обещания – несмотря на перемену чувств, она не нашла в себе силы признаться в этом в тяжелые для меня дни королевской опалы. Дон Рамирес также боялся сделать достоянием гласности свое коварное поведение. Они договорились, что Нунья Белла будет держать себя со мной, как и раньше, рассчитывая без труда обвести меня вокруг пальца. Их расчет был верен, поскольку я продолжал искренне делиться с доном Рамиресом всем, в том числе и мучившими меня сомнениями, которые он сразу же передавал своей сообщнице. Они решили также рассказать о своих взаимных симпатиях дону Гарсии и просить его отнестись к ним благосклонно. Разговор с герцогом взял на себя дон Рамирес, хотя стыд и опасение быть уличенным в недобропорядочности не облегчали ему задачи. Он, однако, подбадривал себя тем, что, владея секретом любви герцога к моей сестре, мог в случае чего воспользоваться этим козырем. И действительно, ему удалось добиться от герцога всего, что ему было надо, и даже больше – он уговорил дона Гарсию замолвить перед Нуньей Беллой за него слово. Конфидент герцога не только стал его фаворитом, но и заполучил в конфиденты своего хозяина. Нунья Белла, также опасавшаяся осуждения со стороны герцога, испытала облегчение и стала еще чаще встречаться с доном Рамиресом, не теряя при этом бдительности. Герцог и дон Рамирес решили также, что, поскольку до этого они никогда от меня ничего не скрывали и их перешептывание между собой может показаться мне подозрительным, дон Рамирес будет приходить к герцогу через потайной ход, когда во дворце не будет других посетителей. Таким образом, я был предан теми, кого любил больше всего на свете, ничего не подозревая и находясь в полном неведении.

Если при встречах с Нуньей Беллой я замечал малейшее изменение в ее чувствах, – а ее чувства больше всего занимали в эти дни мой ум и сердце, – я спешил к дону Рамиресу излить свою печаль. Он, в свою очередь, спешил к Нунье Белле и советовал ей лучше играть роль притворщицы. Когда он находил меня более умиротворенным, его охватывало волнение – он опасался, как бы к ней не вернулось ее прежнее чувство. Тогда он требовал, чтобы она умерила свой пыл. Она слушалась его и начинала проявлять больше сдержанности. Дон Рамирес испытывал наслаждение, видя, как его соперник бежит к нему со своими обидами, которые наносятся по его наущению. Особую радость он испытывал, когда узнавал по моим сетованиям, что Нунья Белла, несмотря на его наставления быть со мной пообходительней, не подчинялась ему. Он тешил свое честолюбие и распалял свою страсть, наблюдая за раздавленным соперником, и был бы полностью счастлив, если бы его не мучила ревность.

В то время, как я был поглощен мыслями о своей возлюбленной, мой отец полностью отдался своим честолюбивым замыслам. С помощью всевозможных козней и интриг ему удалось собрать силы, которые, как он полагал, позволят ему открыто выступить против короля. Но прежде он хотел, чтобы я покинул двор из-за опасения оставить меня королю в качестве слишком дорогого заложника. О моей сестре он так не волновался, считая, что девушке, особенно красивой, вряд ли что-то могло угрожать. Нуньес Фернандо послал в Леон верного ему человека, чтобы оповестить меня о готовящемся мятеже и передать приказ незамедлительно возвращаться в Кастилию, не ставя об этом в известность ни короля, ни герцога. Посланец был крайне удивлен моим отказом: я просил передать отцу, что участия в мятеже принимать не намерен, что не считаю его действия оправданными, что, хотя король и лишил его почти всех привилегий, ему следует смириться с королевской немилостью, которую к тому же он вполне заслужил, и что я не собираюсь покидать двор и никогда не выступлю против его величества с оружием в руках. Посланец отвез отцу мой ответ, который поверг его в отчаяние, так как мое непослушание срывало все его замыслы. Он предупредил меня, что от своих планов не откажется, а поскольку я его ослушался, пойдет до конца, даже если король Леона отрубит мне голову. Зная отцовскую любовь, я не сомневался, что все это пустые угрозы.

Страсть дона Рамиреса к Нунье Белле между тем росла, и он уже не желал мириться с двусмысленностью своего положения.

– Вы, сеньора, смотрите на Консалва прежними глазами, – не выдержал он после одной из моих продолжительных встреч с Нуньей Беллой. – Вы говорите ему те же слова, что и раньше. Пишете те же письма. Могу ли я быть уверен, что вы не питаете к нему прежних чувств? Когда-то он очаровал вас, и сегодня, сеньора, вы не в состоянии избавиться от первого увлечения.