Зверев просмотрел фотографии бегло. Он сразу узнал Салова, сразу узнал Кривого… Задержался только на третьем фото. Мужчина был молод, прилично, в отличие от Салова и Кривого, одет. Правильные черты лица, длинные, до плеч, волосы черного цвета.

Зверев сложил фотографии, посмотрел на Кузнецова.

— На чем они висят? — спросил он.

— На собачьих поводках, — ответил майор.

— На собачьих поводках?

— Да, Александр Андреич, на собачьих поводках. Очень удобно вешать, между прочим… Узлов вязать не надо — на одном конце петля, на другом — карабин. Одна проблема — затягивается быстро. Хромированный карабин очень легко скользит по кожаному ремню. А Лысому — наверняка хотелось, чтобы они помучались. Так, капитан?

— Кто таков Лысый? — спросил Сашка, заранее зная ответ.

— Брось, капитан… твой дружок Мальцев. Не делай вид, что не знаешь.

— А почему вы мне все это рассказываете, товарищ майор? Почему вы себе позволяете такой тон?

Кузнецов поморщился, как от зубной боли, полез в карман за сигаретами. Зверев ждал ответа, но майор отлично умел держать паузу и ответил только после того, как не спеша прикурил и выпустил клуб сизого дыма.

— Когда их нашли (он кивнул на фотографии) сразу встал вопрос: кто отдал их Мальцеву? Времени-то у него было в обрез… в десять — совещание. Около часу дня мы были на хате у Кривого. Разумеется, уже не застали ни его, ни Салова… Приблизительно около шестнадцати часов все трое уже болтались на поводках…

— Кто — третий? — спросил Сашка.

— Наркоман… студент. Подонок законченный — сатанист. Дома полно разной паскудной литературки… Дневник с записями как мучил и казнил кошек. Идеи величия Зла, Дьявола. В общем — бред, но не удивлюсь, если инициатором изнасилования Кати был именно он.

— Понятно, — тихо сказал Сашка.

— Зачем ты это сделал, Зверев? — требовательно, но устало произнес майор.

— Что я сделал? Повесил этих подонков?

— Брось, капитан… мы без протокола и без свидетелей говорим. Я хочу понять: зачем ты это сделал? За бабки? Он тебе заплатил?

— Я не понимаю, майор, чего ты хочешь?

— Конечно, я ничего не смогу доказать, — сказал Кузнецов. — Мальцев молчит и будет молчать… Тебя, во всяком случае, не сдаст… Но ведь кроме тебя, Зверев, некому. Соседи показали, что в день изнасилования Кати ты был в квартире Кривого. Ты видел там Салова. После того как я сообщил ориентировку на Салова, ты быстро все просек… Ты путевый опер, я навел о тебе справки. Все говорят: опер от Бога. Все говорят — порядочный человек… Зачем, Зверев? Объясни — и я не буду подавать рапорт.

Зверев молчал. Он сосредоточенно крутил в пальцах сигарету и быстро просчитывал ситуацию: Виталий его не сдаст. Это точно. А даже если и сдаст, в суде это не будет серьезным доказательством. Звонок нигде не зафиксирован. Даже если предположить, что телефоны Мальцева стоят на прослушке… это маловероятно, но стопроцентно исключить нельзя — Мальцев фигура в криминальной колоде не последняя, наверняка ОРБ им интересуется… даже если это предположить — нет! В суде не доказательство. Но основания для служебного расследования есть. УСБ закусит удила… А работать они умеют. Факт его знакомства с Мальцевым установят быстро… установят факт возврата (формально обоснованного) валюты и газового ствола… Нет, доказать ничего невозможно.

— Вот что, майор, — сказал Зверев. Сигарета совсем раскрошилась, табак просыпался на фотографию с неровным текстом «Простите меня, люди» и неразборчивой подписью. Сашка бросил ее в пепельницу. — Ты можешь писать рапорт, можешь не писать рапорт… мне наплевать. Но если мы с тобой говорим без протокола… если мы с тобой как два мента говорим…

Зверев запнулся, помолчал, затем продолжил:

— Я умирающую Катю на руках держал, понимаешь? Ей было очень больно… Я не знаю, кто навел Мальцева на убийц. Но думаю, что он поступил правильно. Не по закону. Не по закону, но по совести. И уж во всяком случае не за деньги. Понял, майор?

Какое-то время два оперативника сидели молча. На полированной, в сигаретных ожогах столешнице лежала тощая пачка черно-белых фотографий, присыпанная коричневыми крошками табака… Простите меня, люди… В коридоре за дверью звучали шаги, чей-то нетрезвый голос выкрикнул: Мент! Сука! Раздался звук удара. Голос замолк… Простите меня, люди.

Кузнецов встал, взял со стола фотографии и, не прощаясь, вышел.

Обвинение в убийстве трех насильников Мальцеву не предъявили. У него и братков из его команды было железное алиби. А у следствия никаких серьезных улик. Кроме мотива. Но за мотив, как известно, не сажают. Все понимали несомненную причастность Мальцева к демонстративной казни насильников и убийц дочери, но…

Майор Кузнецов рапорта не написал. Однако слухи о роли Зверева в этом деле по городу расползлись. По крайней мере, по ментовско-бандитской его части. Спустя неделю после визита майора Кузнецова, Зверева вызвал к себе замначальника РУВД по опере полковник Тихорецкий. Павел Сергеич поинтересовался работой, рассказал баечку из своего оперского прошлого, а напоследок сказал:

— Абстрактная справедливость по закону от жизненной правды может сильно отличаться. Кому, как не нам, это знать, верно? Ты Саша, не ссы, работай. А я нормального опера никогда на растерзание никому не отдам. Хотя три глухарька ты на район и подвесил…

Сухоручко долго держался и не говорил ничего. Только поглядывал странно… Несколько раз он порывался что-то сказать, но не говорил. И Галкин молчал. Игорь Караваев лежал в госпитале — один пьяный урод ткнул его заточкой. Но однажды, во время совместной крутой пьянки, Сухоручко не утерпел и сказал:

— Времена теперь такие стали… либеральные… Ветер-деньги, всем все по фигу. Все крутые… А я вот начинал в шестьдесят седьмом. Тогда, Саня, за такие штуки под трибунал бегом бежали.

— За какие штуки? — спросил Зверев, глядя налитыми водкой глазами. — Сам знаешь…

Конфликт погасил Галкин. И больше к этому разговору не возвращались. Все вроде шло как всегда. И даже — бывают на свете чудеса! — удалось раскрыть кражу из ларьков партийного барыги. А заодно еще десяток краж из других ларьков. Все это провернула одна команда подростков. Секретарю райкома даже вернули похищенное. Разумеется, за счет других — его-то товарец давно уже ушел на сторону. Но ассортимент во всех ларьках одинаковый: жвачка, сигареты, дешевая импортная косметика, картишки с голыми тетками… Партийный работник позвонил в РУВД и попросил вынести благодарность сотрудникам, раскрывшим кражу. Поддерживать надо, понимаешь, кооперативное движение. Давать, так сказать, зеленую улицу.

Начальник РУВД пообещал отметить оперативников в приказе. Раскрыли ларечное дело двое молодых оперов — Осипов и Кудряшов. Раскрыли, если говорить по правде, случайно. Но начальник РУВД этого партийцу не сказал. Наоборот, нагнал пурги о кропотливой работе всего уголовного розыска. Пообещал отметить в приказе, а про себя подумал: хрен им. На радостях Осипов и Кудряшов нажрались, пошли добавляться в кафе и затеяли там драку… Еле удалось замять. Что же мы, сотрудники милиции, не понимаем, что партия поддерживает кооперативное движение? Мы, на хер, понимаем! Мы, бля, на боевом посту!