– Это несправедливо! – нарочито громко заявила Иссерли. – Значение имеет лишь то, хорошо ли вы справляетесь с работой, по-моему, а вовсе не когда вы на нее приходите.

– Добрые слова, добрые, – ухмыльнулся лесоруб, не поднимая глаз. Иссерли видела, как медленно расправляется клочковатая растительность на его макушке.

– Итак, – воскликнула Иссерли, – вы в Эддертоне живете?

И вновь он вскинулся и сказал:

– А, что? В Эддертоне? Нет, там моя девчонка живет. Она мне все волосы на заднице выщиплет.

– А где вы живете?

– Неделями в машине сплю, иногда в гостиницах останавливаюсь. Работаю по десять дней кряду, бывает даже почти по две недели. Летом выхожу на работу к пяти утра, зимой – к семи. По крайней мере, должен выходить…

Иссерли уже совсем собралась вновь растормошить его, как он внезапно очнулся сам, поерзал в кресле, а затем пристроил щеку на подголовник, словно это была подушка. Затем он подмигнул ей и пробормотал с усталой, кривой улыбкой на лице:

– Пять минуток, всего пять минуток.

Удивленная, Иссерли замолчала на целых пять минут.

Ее удивление стало еще сильнее, когда ровно через пять минут он дернулся, открыл глаза и посмотрел на нее мутным взглядом. Пока она думала, что ему сказать, он снова обмяк, уронив голову обратно на подголовник.

– Еще пять минуток, – сказал он просительно. – Пять минуток.

И снова уснул.

Иссерли вела машину, время от времени косясь на электронные часы на приборной доске. И действительно, ровно через триста секунд лесоруб вновь дернулся и проснулся.

– Еще пять минут, – простонал он, укладываясь на подголовник другой щекой.

Так продолжалось двадцать минут. Сначала Иссерли терпеливо ждала, но затем дорожный знак сообщил ей, что они скоро проедут мимо поворота на автосервис, и она решила, что лучше сразу взять быка за рога.

– Эта ваша девушка, – спросила она, когда Курносый проснулся в очередной раз, – у вас с ней не все ладится, я правильно поняла?

– Девушка с характером, – согласился Курносый с таким пылом, словно он сам себе признавался в этом впервые в жизни. – Точно мне все волосы на заднице выщиплет.

– А вы не думали о том, чтобы с ней расстаться?

Его рот расплылся в такой широкой улыбке, что со стороны могло показаться, будто у него голова треснула пополам.

– Хорошую девчонку трудно найти, – проворчал он, почти не открывая рта.

– И все же, если она о вас не заботится… – настаивала Иссерли. – Ну, к примеру, если бы вы не приехали к ней сегодня вечером, стала бы она о вас беспокоиться? Разыскивать?

Он вздохнул, испустив долгий хриплый вздох, полный бесконечной усталости.

– Она будет волноваться о моих деньгах, – сказал он. – К тому же у меня в легких – рак. Рак легкого. Я его не чувствую, но врачи говорят, что он там есть. Вряд ли я долго протяну, понимаешь? Так что уж лучше синица в руке, понимаешь? Ведь верно?

– Гм, – неопределенно хмыкнула Иссерли. – Все понятно.

Мимо промелькнул еще один знак, предупреждавший водителей о близости автосервиса, но Курносый опять обмяк в кресле, пробормотав:

– Пять минуток, еще пять минуток.

И снова он впал в беспамятство, тихонько посапывая во сне и насыщая перегаром воздух в салоне.

Иссерли посмотрела на Курносого, который развалился на сиденье, широко открыв свой резиновый рот, положив голову на подголовник и закрыв налитые кровью глаза. Он выглядел так, словно уже получил укол икпатуа.

Иссерли вела «тойоту» сквозь безмолвную ночь, размышляя, как ей с ним поступить, взвешивая все «за» и «против».

«За» было то, что пристрастие Курносого к спиртному, а также его постоянное недосыпание хорошо известны всем его знакомым, поэтому никто особенно не удивится, если он так и не появится там, где обещал появиться. Когда машину найдут на пустынной, продуваемой всеми ветрами горной дороге и обнаружат в ней множество пустых емкостей из-под алкогольных напитков, то несомненно придут к выводу, что владелец отправился, пьяный, прогуляться среди замерзших болот и глубоких расщелин. Полиция, как и положено, будет искать тело, предполагая с самого начала, что оно скорее всего никогда не будет найдено.

«Против» было то, что Курносый болен, по его собственному признанию, раком легких. Иссерли попыталась представить, на что это похоже: некто рассекает ножом грудную клетку Курносого, и оттуда ему прямо в лицо ударяет струя отвратительно пахнущей черной жижи, состоящей из смолы выкуренных сигарет и гноя. Однако в конце концов она пришла к выводу, что все это – не более чем фантазия, вызванная отвращением, которое сама Иссерли испытывала к ужасной привычке водселей вдыхать ядовитый дым. Возможно, рак выглядит абсолютно иначе.

Она поморщила лоб, пытаясь вспомнить, что об этом читала. Она знала, что рак каким-то образом связан с ростом злокачественных клеток… Означает ли это, что у Курносого в груди ненормально большие легкие? Она бы не хотела осложнять жизнь мужчинам – там, на ферме.

С другой стороны, даже если это так – какая разница? Даже от самых больших легких не так уж трудно избавиться.

С другой стороны, щепетильность не позволяла ей привезти на ферму больного водселя. Не то чтобы кто-то предупреждал ее, что это – против правил, но ее врожденный такт подсказывал, что делать этого не стоит.

Курносый что-то бормотал во сне, издавал какие-то тихие звуки, похожие на те, которыми успокаивают лошадь или корову.

Иссерли проверила часы на приборной доске. Прошло уже больше, чем пять минут, – гораздо больше. Она вздохнула, устроилась удобнее и продолжила путь.

Примерно через час она переехала через Тайн и оказалась возле развязки перед въездом на Дорнохский мост. Погода так изменилась по сравнению с дневной, когда она ехала по Кессокскому мосту, что Иссерли показалось, будто она попала на совсем иную планету. Развязка ярко сияла в ночной тьме светом неоновых ламп, укрепленных на высоких штырях, и свечение это казалось каким-то волшебством посреди безветренных, пустынных просторов. Иссерли проехала по круто идущей вниз спирали, не сводя глаз с Курносого и надеясь, что мелькание огней разбудит его. Но тот даже не шевельнулся.

Бесшумно двигаясь высоко над землей, «тойота» описала дугу внутри сюрреалистического бетонного лабиринта. Эта конструкция отличалась настолько чудовищным уродством, что легко можно было представить, будто ты оказался где-нибудь на Новых Территориях, если бы над ней не простиралось бескрайнее небо. Иссерли взяла влево, чтобы не очутиться на другой стороне Дорнох-фирт, и начала спуск в темноту. Лучи ее фар выхватили дальним светом стены храма Свидетелей Иеговы, а затем уткнулись в густую зеленую стену Тарлогского леса.

Удивительно, но именно в этот момент Курносый заворочался во сне; яркие огни не разбудили его, но близость Леса, подступавшего к узкой дороге, привела в возбуждение.