Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Деньги здесь не при чем, — упрямо заявляю, хотя понимаю, как жалко это звучит.
— Да ну! Правда!? То есть ты любишь его, он любит тебя и именно поэтому ты соглашаешься соблазнить меня, да? Из-за большой любви? — он ни разу мне не верит. — Что вас связывает? — Максим нависает надо мной и ждет ответа, а я понимаю, что его нет.
Ни один из тех вариантов, которые я прокручиваю в голове, не подходит.
— Я не соглашалась, — кажется, я нахожу отличный ответ. — Я сказала, что попробую.
— О как удобно, правда? Я ведь сам тебя цепляю. Даже делать ничего не приходится. И так повернут на тебе, как придурок, да? Ты только улыбайся и кивай головой. Ах да, еще и дистанцию держать надо. Он ведь не сказал, что ты должна переспать, да? Только раззадорить…
— Я…
Слова застревают в горле. Я не знаю, что ему ответить. Он все разложил по полочкам. Рассортировал каждый поступок Вадима и указал мою роль в бессмысленном театре одного зрителя.
Максим смеется и садится рядом. Мы сидим так некоторое время, после чего он говорит, что отвезет меня домой и уедет. Я соглашаюсь и сажусь с ним в машину. Ловлю взглядом его уверенные движения рук, смотрю на длинные пальцы и вспоминаю его рисунки.
Подсознание выводит воспоминания, где Максим рисует на холсте. Как уверенно двигает руками и пальцами, как держит кисть в крепком захвате, как смешивает краски. Я могла часами смотреть на него, и мне нравилось видеть то, что получалось.
Он талант.
И я решаюсь задать вопрос.
— Что с твоими картинами?
— Пылятся в гараже, — Макс пожимает плечами. — В дорогих чехлах, правда, но все же.
— Ты… забросил творчество?
Он молчит. И не отвечает пока не останавливаемся у подъезда. Он паркует машину и открывает дверцу, вылезая наружу. Я проделываю то же самое и внутренне молюсь, чтобы он ответил.
Мне так нравились его картины.
И я верила, что он станет известным художником. Что его работы будут оценены по достоинству, и он сможет прославиться.
Доказать родителям, что может добиться чего-то сам.
— Я больше не рисую на холстах, — тихо говорит он. — Только на машинах. На заказ и импровизацию, если человек не знает, чего хочет. То же творчество, только за бабки.
Я не знаю, что сказать. Он делает то, что ему нравится, но он оставил свою душу вместе с красками и холстами.
— Что? — Макс подходит ближе, берет меня рукой за подбородок и поднимает голову вверх.
Так, чтобы встретиться со мной взглядами.
— Ты любил рисовать, — тихо выдаю я, хотя прекрасно понимаю, что это не моего ума дело.
— Любил. Пока не понял, что красивая мазня нахрен никому не сдалась. Всем нужны бабки, и я их зарабатываю.
Я качаю головой и даже хочу возразить, но замолкаю, встречаясь с бешеным взглядом его серых глаз. В них полыхает злость и ненависть, направленные на меня. Я чувствую, как Максим хватает меня за плечи и встряхивает.
— Что? Хочешь сказать, что не так? Что творчеству нельзя изменять? Что нужно рисовать, если требует душа?
Раз за разом он повторяет мои же слова, сказанные ему два года назад.
— Ну же, — он встряхивает меня еще раз, и я морщусь, чувствуя, как его пальцы больно впиваются в нежную кожу моих рук. — Давай, скажи, что деньги не главное! Что нужно жить так, как ты хочешь… — Макс сдавливает мои плечи все сильнее и на глаза наворачиваются слезы.
— Мне больно! — мне кажется, что я кричу, на самом же деле издаю легкий всхлип.
Лицо Максима меняется, он убирает руки, и я слегка пошатываюсь. Опасливо обхожу его стороной и отхожу на пару шагов.
— Прости, — я не жду его извинений, но он их произносит, а я лишь слабо киваю.
По щекам стекает пара одиноких слезинок, и я тут же смахиваю их. Перевожу взгляд на Максима и замечаю в его глазах налет боли.
— Ты прав. Деньги важнее, — нахожу в себе силы сказать то, что поняла за последние два года.
Разворачиваюсь и толкаю дверь подъезда. Захлопываю ее за собой и медленно спускаюсь по стенке справа. Слезы застилают глаза, и я только успеваю их смахивать. Я окунаюсь в воспоминания, поэтому не сразу чувствую, как меня поднимают сильные мужские руки и прижимают к себе.
Максим…
Я хватаюсь за его плечи, прижимаюсь к нему всем телом и зарываюсь лицом в кофту, оставляя на ней влажные следы.
Максим
Я не могу уехать…
Знаю, что должен сесть в машину и умчаться отсюда.
А еще не идти на поводу у Вадима, который почему-то решил, что я буду марионеткой вместе с его кроткой невестой.
Черт!
Я знаю, что сделал ей больно. Не сдержался и сжал хрупкие плечи сильнее, чем должен был. И меня это бесит. Я понимаю, что не должен был.
Она не моя.
Больше нет.
Но я все равно иду за ней. Открываю двери лифта и хочу извиниться за то, что сделал больно и за все, что сказал, не подумав.
Вхожу и на мгновение столбенею. Яна сидит у стены на корточках, склонив голову к коленям, и плачет. По щекам текут слезы, которые она тут же смахивает руками.
И я не могу сдержаться.
Подхожу к ней, аккуратно беру ее за плечи и поднимаю, прижимая к себе. Чувствую себя мудаком.
И что-то внутри щелкает. Мне кажется, что все совсем не так, как я думаю. А еще меня волнует вопрос, который я так и не задал.
Что она делала в онкоцентре? К кому приходила?
— Тише… — легонько провожу по ее волосам, пытаясь успокоить.
Яна всхлипывает и с силой сжимает мою майку в кулак, не желая отпускать.
— Яяянаа, — протягиваю, пытаясь отстранить ее от себя, но она только прочнее прижимается и тянет меня на себя.
— Нет, пожалуйста, — говорит сквозь всхлипы, и я чувствую себя еще большим мудаком.
— Прости меня, — выдаю и обхватываю ее за плечи. — Прости за то, что накричал на тебя.
— Нет, — она мотает головой. — Ты прав. Все решают деньги. И я ушла, потому что ты был бедным художником.
Я напрягаюсь, хотя прекрасно знаю, что все так и есть. Других причин за два года я так и не смог найти.
Я не знаю, что сказать. Обвинять ее и говорить о том, что она расчетливая сука больше не хочется. Мне кажется, что на то были причины. И я провожу параллель с онкоцентром.
Пока я раздумываю, как спросить у Яны о своих предположениях, она успокаивается. Перестает дрожать в моих руках и легонько проводит руками по плечам. Обнимает меня, а я чувствую ее ладошки на своих лопатках.