Хамилтон повернулся ко мне и серьезным тоном сказал:

– В таком случае, Пол, очевидно, полиции потребуются ваши показания.

На меня устремились вопросительные взгляды.

– Последний раз я видел ее около половины десятого вечера, – объяснил я. – Мы только зашли выпить по бокалу вина. Потом она пошла по набережной. Больше я ее не видел.

Несмотря на сумятицу чувств, мне удалось овладеть своим голосом.

– Полиции известно, как это произошло? – спросил Роб.

– Пока ничего не известно, – ответил Хамилтон. – Полицейский сказал, что они не исключают любую возможность.

Как это могло случиться? Очевидно, она упала в воду. Но обычно человек не падает в Темзу ни с того ни с сего. Это не так-то просто сделать, даже в самую отвратительную погоду. Значит, или она намеренно прыгнула в реку, или кто-то ее столкнул. Я вспомнил неподвижный взгляд и вытянутое лицо того человека, что оскорбил Дебби у выхода из плавучего ресторана. Я готов был поклясться, что без него здесь не обошлось.

На наших телефонных панелях неистово мигали лампочки. Хамилтон сказал:

– Давайте пока ответим на эти звонки.

Мы не разговаривали друг с другом. Трудно было даже представить себе, что можно сказать в такой ситуации. Каждый переживал удар по-своему. Карен тихо всхлипывала, утирая слезы платком. Роб и Гордон выискивали, чем бы заняться.

Я просто смотрел на стол Дебби.

До вчерашнего вечера я не осознавал, насколько мы сблизились за последние два-три месяца. У меня перед глазами до сих пор стояли ее пухлые щечки, веселые искорки в ее глазах. Это было всего несколько часов назад, четырнадцать часов, если уж быть совсем точным. Разве может вдруг исчезнуть человек, в котором было столько жизни? Просто прекратить существовать. Это казалось нелепым. Я почувствовал, как у меня защипало глаза. Я опустил голову па руки и замер.

Не знаю, сколько времени я так просидел, пока не почувствовал на своем плече чью-то руку. Я поднял глаза. Это был Хамилтон.

– Примите мои соболезнования, – сказал он. – Вы были очень хорошей командой.

Я выпрямился и кивнул.

– Не хотите пойти домой? – спросил Хамилтон. Я покачал головой.

– Хотите совет? – спросил Хамилтон.

– Какой? – хрипло сказал я.

– Возьмитесь за телефонную трубку и поговорите с людьми.

Хамилтон был прав. Мне нужно было занять себя безопасной ежедневной рутиной – ценами, курсами, слухами, процентами, спредами[10].

Я не мог заставить себя сообщать коллегам о смерти Дебби. Впрочем, прошло совсем немного времени, но о несчастье знали уже все. Для меня наступили особенно трудные часы, когда мне пришлось сотни раз поддакивать, соглашаясь, что Дебби была чудесной, очень веселой девушкой и как это ужасно, что ее уже нет.

В обеденный перерыв пришли полицейские. Полчаса они разговаривали с Хамилтоном, потом в комнату для совещаний вызвали меня. Там уже дожидались двое мужчин в штатском. Тот, что покрупнее, представился инспектором сыскной полиции Пауэллом. Он был плотным мужчиной лет тридцати пяти в распахнутом дешевом двубортном пиджаке и ярком галстуке. По его быстрым, ловким движениям чувствовалось, что пиджак скрывает крепкие мышцы, а не жир. Он был человеком действия и в просторной комнате для совещаний компании «Де Джонг» ощущал определенную неловкость. Его коллега, констебль сыскной полиции Джонс, приготовив ручку и блокнот, держался в тени.

– Мистер Макензи говорит, что из сотрудников компании вы последний видели мисс Чейтер живой? – начал Пауэлл.

Он говорил с четким лондонским акцентом и таким тоном, что в его устах даже самый невинный вопрос звучал как обвинение. К тому же инспектор Пауэлл прямо-таки излучал нетерпение.

– Да, это так. Вчера вечером мы решили немного выпить.

Я рассказал полицейским все, что произошло накануне. Констебль старательно записывал, не упуская ни слова. Вопросы стали более настойчивыми, когда я упомянул о человеке, который напал на Дебби и потом исчез в темноте. Я ответил на добрый десяток вопросов, насколько мог точно описал незнакомца и сказал, что, если это нужно, я готов потратить время с художником на составление портрета по описанию. Потом Пауэлл резко сменил тему.

– Мистер Макензи сказал, что из всех сотрудников компании у вас с мисс Чейтер были самые близкие отношения?

– Да, думаю, так оно и было.

– Не была ли мисс Чейтер в последнее время чем-то подавлена? – спросил Пауэлл.

– Да нет, пожалуй, ничем.

– Никаких проблем с друзьями?

– Во всяком случае мне она об этом не говорила.

– Какие-нибудь неприятности на работе?

Я заколебался.

– Пожалуй, тоже нет.

– Совсем ничего? – настаивал Пауэлл, глядя мне прямо в глаза. Он уловил мою неуверенность.

– Видите ли, недавно у нее действительно были небольшие неприятности. – Я рассказал о разговоре Дебби с Хамилтоном и о нашей беседе на площади Финсбери. – Но во всяком случае она не настолько огорчилась, чтобы решиться на самоубийство, – закончил я.

– Это как сказать, сэр, – возразил Пауэлл. – Вы не представляете себе, насколько часто внешне вполне уравновешенные люди кончают жизнь самоубийством по таким поводам, которые их друзьям или родственникам показались бы пустяковыми.

– Нет, вы меня не поняли, – возразил я. – Дебби никогда не была в состоянии депрессии. Наоборот, она всегда смеялась. Она радовалась жизни.

Пауэлл, казалось, слушал меня вполуха. Он кивнул констеблю, и тот закрыл блокнот. Потом инспектор сказал:

– Благодарю вас, мистер Марри. Прошу прощения за то, что мы отняли у вас столько времени. Если у нас возникнут еще вопросы, надеюсь, мы сможем с вами связаться?

Я кивнул. Полицейские ушли.

Я с трудом дождался конца рабочего дня. Около шести часов я выключил свои машины и направился к выходу.

У двери лифта я столкнулся с Хамилтоном. В ожидании кабины мы неловко молчали. Для меня непринужденная болтовня с боссом была невозможной и в лучшие времена. Теперь же у меня просто не было сил, чтобы выдумывать что-то умное или интересное.

Наконец подошел лифт, и мы вошли в кабину. Хамилтон спросил:

– Какие у вас планы на сегодня. Пол?

– Никаких. Поеду домой, – ответил я.

– Не хотите по пути заглянуть ко мне и пропустить рюмку-другую? – предложил Хамилтон.

Я ответил не сразу. Я был поражен, настолько приглашение Хамилтона не вязалось с моим представлением о нем. Признаться, перспектива трудного разговора с Хамилтоном в тот момент меня вовсе не радовала, но отказаться я не мог.