— Марина, как же так?

Она молча развела руками. Этот жест офисного этикета — легкий букет грусти, вежливости и беззаботности — мне был хорошо знаком: так отказывают клиентам. Но не мне.

Я разозлилась.

— Марина, а вы знаете, что презентация проекта идет прямо сейчас?

— Да…

— А как вы думаете, проект еще может сорваться? — Я выразительно достала смартфон и углубилась в него, гоняя курсор по меню. Мне все равно надо было посмотреть, который час.

Я бросила косой взгляд на Марину. Та слегка побледнела, и зрачки ее расширились.

— Илена, я очень прошу… — Одну руку она прижала к груди, а другой попыталась забрать у меня смартфон. — Мне очень важен этот проект! Но эта ваша просьба… она нереальная, честное слово! Вы просто не понимаете, насколько… Я… Я попробую еще раз! Честное слово! Попробую!

— Попробуйте, Марина. Женщина вы или нет? Я надеюсь, через два дня, когда я вернусь из Ельца, все будет решено.

Марина закивала. Я уточнила:

— Вы понимаете, что с вами будет, если вы не выполните мою просьбу?

Марина снова закивала.

Мне чертовски надоел этот буфет и эти petty cares. Хотелось домой, собрать вещи, принять ванну перед поездом.

— Эльвира, если по нашим историям будут вопросы — обращайся к Марине, она сейчас даст свою визитку. Марина всегда поможет, правда?

Марина кивнула. Я повернулась к Эльвире и вдруг увидела ее совершенно круглые глаза. Только сейчас я поняла, каким ей виделся со стороны наш разговор. Наверно, так абориген смотрит, как колдун на его глазах протыкает иглой соломенную куклу врага. Нет, определенно у меня сегодня misery loves company.

Скатерть покрывала столик неуклюжей коркой и сияла при этом неестественной белизной, призванной, очевидно, задать тон этого гламурного кабинета в полтора квадратных метра. Но ощущение гламура не появлялось. Наоборот, мне подумалось, что скатерть здесь не стирают, а лишь всякий раз покрывают побелкой для быстроты. И пока я запихивала сумку под сиденье, с удивлением заметила, что стараюсь не касаться скатерти из опасения испачкаться. На столе высилась пара пластиковых бутылок с минеральной водой, наверняка такой же пластмассовой на вкус. А посередине — ваза с ромашками. Настоящими живыми ромашками. Я представила себе проводников, которым строгие должностные rules приказывают наравне с растопкой печки собирать ромашки на полустанках, а затем расставлять в каждом купе вагона-люкс. Мне стало смешно.

Дарья Филипповна пришла на вокзал задумчивая и расстроенная. Я тоже после всех этих troubles была не слишком fresh, и поначалу мы молчали. Но если моё настроение было усталым, то Даша оказалась активна и явно желала делиться эмоциями. Мне этого не хотелось. Поезд все не ехал, хотя часы уже показывали лишние три минуты.

Все-таки есть что-то унизительное в самой идее общественного транспорта, будь то трамвай, набитый гегемоном, вагон-люкс в поезде дальнего следования или самолет, набитый, впрочем, тем же гегемоном, только в более чистой одежде. Общее у этого транспорта — полная невозможность повлиять на процесс движения и полная необходимость строго следовать режиму, не отставая от распорядка даже мысленно. От этого пассажир всю дорогу живет с ощущением, что в любой момент может явиться погонщик каравана и ударить хлыстом за нарушение какого-то пункта неведомой инструкции. И будет в своем праве. Пока что транспортный деспотизм проявлялся всего лишь в запертом клозете, но я знала, что впереди, насколько позволит путь до Ельца, нас ожидают побудки, централизованное включение и выключение света в вагоне и прочие атрибуты типично армейского графика, о котором мне часто рассказывали отслужившие френды с плохо скрытой nostalgie.

Я пока стала глядеть в низкое вечернее небо, больше похожее на брезентовую крышу в маскировочных пятнах облаков, растянутую над Москвой. Крыша держалась прочно, а затем поехала, все ускоряясь. Вскоре под полом начали вызывающе лязгать колеса — им было все равно, где лязгать, хоть в сидячем вагоне, хоть в люксе. Я прошла по вагону, но клозеты оказались все еще заперты. Поинтересовавшись у скуластой проводницы, когда они откроются, я получила равнодушный взгляд и процеженное сквозь зубы «ждите…» Ничего иного я и не ждала даже в люксе. Вернувшись в купе, я посмотрела на Дашу в упор:

— Даша, я вижу, вы чем-то расстроены. Что случилось?

— Да так, — тут же с охотой отмахнулась Даша. — Прочитала в интернете одну статью сегодня.

— В интернете? Это зря.

— Наверно, зря, — согласилась Даша. — Но об этом надо знать!

— О чем?

— О бельках.

— О чем?! — Я отбросила челку и посмотрела на нее.

— Это маленькие тюлени! — с готовностью затараторила Даша. — Была статья об их промысле, с фотографиями, как их убивают!

— Matka bozka! — вырвалось у меня.

— Это надо видеть! Я пришлю ссылку! Там такие…

— Ну, диктуйте свою ссылку… — Я вынула смартфон.

Несколько долгих минут процессор соревновался в слабости с интернет-волнами, но наконец стали появляться фотки.

— Дарья, но ведь этой статье пять лет… — вспомнила я.

— Правда? — растерялась Даша, но быстро опомнилась: — А ничего не изменилось! По-прежнему идет промысел!

Я посмотрела на нее с удивлением.

— Дарья, а ведь позавчера на наших глазах под троллейбусом погиб живой мужик, почти что наш с вами знакомый. Вы так не переживали. В чем дело? В фотках, сделанных умелой рукой? Хотите, найдем в сети позавчерашние — из-под троллейбуса? Наверняка их уже размазали по ютубам и блогам все те dickheads, что толпились вокруг с мобилками…

Дарья помотала головой.

— Тут несчастный случай, а там — убивают беззащитных. Там идет промысел! Вы, Илена, не поймете…

Промысел… Я задумалась. Колеса поезда всегда навевают на меня какое-то философское состояние.

— Почему не пойму? Мне тоже очень неприятно читать эту статью и видеть эти фотки. И мне очень жалко бельков. Честно. А кому их не жалко? Всем жалко. Разве нормальный человек станет голосовать за убийство белька? Вопрос в другом. Скажите, Дарья, вы об этом мне здесь, в купе поезда, рассказали для чего? Чтобы испортить мое настроение окончательно? Чтоб я тоже сидела и плакала над судьбой бельков? Или думаете, что я могу как-то повлиять на этот промысел?

Она помотала головой.

— Может, вы хотели услышать мое мнение?

— Конечно.

— Ну, тогда слушайте, Дарья, вот вам мое мнение. Это все очень печально и трогательно. Но только если рассуждать о бессмертном человеке, который оборвал жизнь бессмертного белька. В ситуации, когда и тот и другой обязательно умрут своей смертью в самое ближайшее по меркам космоса время, слегка теряется градус траура, не находите? Мир, где мы живем, целиком соткан из смерти. Мы — бесконечно кипящая каша из органики, размазанной по планете тонким слоем. Каждый атом кислорода, который вы вдыхаете, Даша, он не родился в атмосфере сам, его пукнули микробы миллиард лет назад. Каждый атом вашего тела, Даша, успел за миллиарды лет неоднократно побывать растением, животным, бактерией, грибом, жуком и кораллом. Что вы мне машете рукой? Да, ваш hand — second hand, Даша. Это сегодня вы офисный планктон, а миллиарды лет были просто планктон. Каждый ваш атом миллионы раз умирал в чьем-то теле, тысячи раз был убит, съеден и испражнен, закопан в землю и снова поднят обратно корневищами. Я понятно излагаю?