Ряд исследований 1990-х гг. наводит на мысль, что большинство студентов американских университетов верили в ошибочную теорию зрительных лучей[108]. В этих исследованиях аж 60 % студентов утверждали, что зрение происходит из-за чего-то исходящего из глаз, а не поступающего в них. Должен сказать, что я скептически отношусь к подобным радикальным заявлениям. Возможно, формулировки вопросов повлияли на ответы, или естественно-научное образование резко улучшилось за последние 30 лет, или участники просто-напросто троллили экспериментаторов. Наши данные противоречат столь значительной доле ложных убеждений, а мы исследовали довольно широкий демографический срез с разными уровнями образования и дохода обследуемых. В наше время серьезное убеждение в теории о том, что зрение – это лучи из глаз, встречается редко, большинство взрослых людей знакомо с азами оптики.

И тем не менее, несмотря на то что с научной точки зрения нам все понятно, мы по-прежнему цепляемся за мысленное представление о чем-то исходящем. Для меня самым интересным результатом исследования с бумажным цилиндром стало резкое отличие между умственным знанием и безотчетной интуицией человека. Неважно, обладали ли участники научными знаниями: на неосознаваемом уровне они все еще воспринимали зрение как нечто, идущее из человеческих глаз. Подозреваю, что это интуитивное понимание не ограничивается зрением, а простирается на любой вид внимания. Наша культура полна наивных представлений о том, как сосредоточенное внимание может протянуться и коснуться человека или предмета. Интересно, много ли детей после первого просмотра “Звездных войн” попытались сконцентрироваться и сдвинуть карандаш силой мысли? Лично я пытался. По-моему, классическое представление о лучах из глаз имеет отношение скорее к мысленным лучам, которые зачастую исходят именно оттуда, но необязательно ограничиваются зрением.

Эти представления так крепко держатся в культуре, вероятно, потому, что берут начало в глубинной, автоматической, неосознаваемой модели, с которой рождается каждый и которая развивалась на протяжении миллионов лет. Такая модель позволяет нам схематично, но эффективно отслеживать внимание других людей, чтобы лучше прогнозировать их поведение. Даже если наши знания говорят нам об обратном, мы не в силах заглушить интуитивное понимание. Мы не можем не учитывать подспудно лучи внимания других людей.

Мне кажется, в этих интуитивных представлениях кроется также причина того, почему так трудно изучать сознание научно. Множество теорий сознания попадаются в ловушку ненаучного, в сущности, мистического допущения. Если мы будем пытаться уразуметь, как человеческий мозг генерирует неосязаемую субстанцию C, нам никогда не прийти к научному пониманию. Люди смотрят внутрь себя и исследуют модели, эволюционное предназначение которых вовсе не в том, чтобы создавать научно достоверные описания реальности. Эти модели формировались и совершенствовались в нас последние 300 млн лет эволюции или даже больше для того, чтобы быть полезными и удобными в определенных практических целях. Они схематизированы и очищены от лишних деталей. Нас же тянет воспринимать содержание этих моделей буквально и пускаться в научные поиски исходящих из глаз лучей или незримой внутренней энергии, субъективной сущности. Мы пытаемся понять, как мозг генерирует субстанцию C. Сомневаюсь, что нам удастся найти инженерное решение, позволяющее создать магическое ментальное поле. Но с инженерной точки зрения отлично оправдает себя создание предсказывающей поведение машины, у которой в вычислительное ядро встроен именно такой упрощенный конструкт.

Теорию схемы внимания, наряду с другими механистическими теориями, иногда обвиняют в обесценивании сознания или даже в отрицании его как иллюзии (а мне есть что сказать об иллюзионизме, дождитесь следующих глав). Но поскольку в теории схемы внимания сознание удается понять механистически, то и его практические применения тоже вполне возможно понять. Теория отнюдь не отрицает сознание, она помещает его в самый центр наших способностей. Как я уже говорил в нескольких предыдущих главах, сознание – это древняя, предельно упрощенная внутренняя модель, разработанная в ходе эволюции с двумя основными целями. Первая его функция, вероятно, – моделирование себя самого, чтобы наблюдать, прогнозировать и управлять собственным вниманием. Вторая – ускорение социального познания, позволяющего нам моделировать состояния внимания других и таким образом предсказывать их поведение. Мысль моя не ограничивается тем, что сознание можно понять научно или что его в конечном итоге получится создать инженерным путем, она также состоит в том, что это инструмент невероятной силы и практической значимости.

Первый вопрос, который задают о мозге и сознании, – “где?”: в какой части мозга расположено сознание?

Знание о том, где оно располагается, конечно же, не объясняет, что это такое и как оно работает. Предположим, вы не имеете ни малейшего понятия, как сохраняются данные в памяти компьютера. Специалист мог бы развинтить ваш системный блок, ткнуть куда-то внутрь и сказать: “Вот там микросхема памяти”. Эта информация не сильно изменила бы ваши знания, но вы хотя бы поняли, с чего начать. Теперь вы знаете, куда смотреть в поисках ответов. Хотелось бы надеяться, что определение места сознания в мозге принесет подобную пользу.

Чаще всего в качестве вместилища сознания предлагается кора головного мозга, та его часть, которая наиболее сильно разрослась в ходе эволюции[109]. Второе место занимает таламус[110]. Как я отмечал ранее, он тесно связан с корой, постоянно обменивается с ней данными и каждая область таламуса в основном связывается с определенной частью коры[111].

Третье предполагаемое местоположение – загадочная мозговая структура, которая называется “ограда”: тонкий слой клеток непосредственно под корой с двух сторон мозга, рядом с ушами[112]. В 1987 г., когда я был наивным желторотым студентом и только начинал работать в нейробиологической лаборатории, я спросил своего научного руководителя, можно ли мне заняться изучением ограды мозга – тем более что о ней никто толком не знал. Он не возражал, но ограда оказалась настолько маленькой и тонкой, что от нее трудно было получить надежные сигналы, так что я переключился на другие проекты. Я до сих пор питаю нежность к ограде и всегда читаю научные новости, в которых она упоминается. Она связана с корой мозга петлей обработки данных, которая не слишком отличается от таламо-кортикальной петли. Но пусть даже мы проследили все связи, функция ограды остается неизвестной. То же самое можно сказать о многих структурах мозга. Одна из прелестей нейронауки как раз и заключается в том, что бóльшая часть мозга – неисследованная территория.