– Как дела, Пип? Скучно до слез? – спрашивает она.

Он уже слегка обгорел, и его кожа поблескивает в свете лампы. Под рубашкой его плечи и локти образуют острые углы.

– Скучновато. Но день был отличным. Леандро говорит, что научит меня водить, пока мы здесь.

– Для тебя мистер Кардетта.

– Но он просил называть его Леандро.

– Даже если… – Она хочет продолжить, но ее прерывает шум, доносящийся снаружи. Крики и топот. Клэр и Пип быстро переглядываются и вместе подходят к окну, выходящему на улицу.

Клэр поворачивает жалюзи, и они выглядывают в щелку. Крики становятся громче, один голос перекрывает остальные, но слов она разобрать не может.

– Открой их, Клэр, иначе мы ничего не увидим, – говорит Пип.

Она распахивает створки, и они высовываются из окна, оглядывая Виа Гарибальди по всей длине до мощенной плитами дороги. По улице свободной колонной маршируют мужчины, одетые в черное. Рукава их рубашек закатаны; у некоторых на поясе огнестрельное оружие, у других короткие крепкие дубинки. Солнечные лучи вспыхивают тут и там, отражаясь от их значков, но с такого расстояния разглядеть, что там изображено, невозможно. На мужчине, идущем впереди, – фуражка как у полицейского, и в первый момент Клэр решает, что это полиция. Но зачем полицейским ходить по вечерам строем да еще без формы, вырядившись в похожие рубашки? Это зрелище тревожит ее. Лица по большей части молодые, чисто выбритые, в глазах лихорадочный блеск, как у мальчишек в предвкушении приключений.

– Кто это, Клэр? – громко спрашивает Пип.

– Тихо! – цыкает она, хотя шансы, что их услышат, невелики. Внезапно она ясно сознает, что совсем не хочет, чтобы кто-нибудь из этих парней поднял взгляд и увидел их. – Не знаю, – тихо добавляет Клэр.

Вновь раздаются крики, ругань, тут и там на теневой стороне в проулках мелькают какие-то силуэты. Колонна продолжает маршировать, и только успевает повернуть, как падает камень – во всяком случае, Клэр кажется, что это камень, – и приземляется у самых ног предводителя, вздымая клубы пыли. Мужчина в фуражке вскидывает руку, призывая остановиться, затем делает знак; внезапно все, как один, поворачивают и исчезают в переулке. Они напоминают стаю птиц или рой насекомых, кинувшихся на что-то съедобное, думает Клэр.

Пипу тоже становится не по себе. Они молча ждут, хотя ничего не происходит, только женщина в длинной юбке, с подвязанными шарфом волосами быстрым шагом выходит на угол и внимательно смотрит вслед марширующим. Через некоторое время доносятся громкие звуки повторяющихся ударов, звон битого стекла и женский визг. Вновь крики – снова тот же голос, мужской, громкий и гневный. Затем он обрывается, и наступает тишина. Клэр сознает, что задержала дыхание и слишком далеко высунулась из окна.

– Давай обратно, Пип, – говорит она, хватая его за рукав. Она вновь поворачивает жалюзи, возвращая их в прежнее положение, проверяет, что все сделала правильно.

Глаза Пипа широко открыты, лицо бледное и взволнованное.

– Что все это значит? Это полицейские? – спрашивает он. – Давай пойдем спросим Леандро? Он еще не лег, я совсем недавно видел его во дворе.

– Мистер Кардетта, Пип. И сейчас мы не будем его беспокоить. Наверное, ничего особенного не произошло.

– Непохоже во всяком случае, если судить по звукам, – обиженно возражает Пип.

Клэр поднимает брови, и он хмурится, но отправляется вместе с ней к спальням. Она не может сердиться на него, потому что он прав. Это не похоже на невинные развлечения молодежи. Клэр внезапно вспоминает ощущение, охватившее ее под стенами замка, – ту же угрозу она почувствовала и сейчас, когда испугалась, что ее увидят марширующие мужчины. «Нам не следует тут оставаться», – думает Клэр.

В течение двух дней Клэр возвращается мыслями к марширующим людям в черном, но ничего не говорит. В течение двух дней она думает о бурном проявлении страсти со стороны Бойда и об отказе подарить ей ребенка, но ничего не говорит. Она начинает гораздо острее, чем раньше, переживать невысказанное, ее вновь и вновь охватывает смятение, как в тот раз, когда дыхание Бойда горячило ей шею, а его рука, обнимавшая ее, не ослабляла хватки и он не давал ей подняться с постели. Чувство, будто что-то копится, нарастает. Никто больше, кажется, ничего не замечает, и дни идут своим чередом. Внезапно Клэр пронзает мысль, что, если так пройдет целое лето, ее чувство выльется во что-то нехорошее, в истерику или депрессию.

Бойд час за часом просиживает в библиотеке, рисует, стирает, снова рисует, пока он по-прежнему неудовлетворен результатом и с головой погружен в работу. Пип обучается вождению, а в промежутках катается на велосипеде, который он нашел в одной из полутемных комнат, где обитает прислуга. Он, словно маленький мальчик, колесит по двору, лавируя между колоннами крытой галереи. Когда он проколол колесо, Федерико обнаружил дырку при помощи наполненного водой таза, и заклеил шину. Клэр видит, как они обмениваются несколькими словами и улыбками. Раздвоенная губа шофера не так заметна, когда он улыбается, – она выравнивается, а рот он держит закрытым, словно стесняясь выставлять напоказ зубы. После починки велосипеда молодые люди пожимают друг другу руки, прежде чем Пип вновь садится в седло, и Клэр думает, не была ли она несправедлива, так невзлюбив Федерико.

Она много времени проводит за чтением. В библиотеке полно изданий на итальянском, пыльных, с выцветшими корешками; ясно, что они достались новому владельцу вместе с домом и что к ним не прикасались целую вечность. На английском нашлось всего несколько книг, которые Кардетта привез из Нью-Йорка, и Клэр пожалела, что ничего не захватила с собой. Когда ей станет нечего читать, часы будут тянуться еще дольше и все труднее будет справляться с чувством, что ей не хватает воздуха. Марчи перешивает одежду на новый лад, пишет длинные письма друзьям в Нью-Йорк, болтает и смеется, проскальзывая из комнаты в комнату, словно суетливая кошка, и Клэр хочется ее успокоить, приласкать. Но она не знает, как приласкать человека, внешне такого жизнерадостного, который готов смеяться по малейшему поводу.

– Расскажите мне о Лондоне, – просит как-то днем Марчи. – Я там никогда не бывала. Это, наверное, чудесный город? Иначе и быть не может.

– Да, я очень люблю его. Мы живем в Хэмпстеде, тихом и зеленом местечке, совсем не похожем на центр Лондона. Там есть высокий холм, с которого открывается вид на южную часть города. И много маленьких кафе, где можно перекусить; дети катаются на осликах и плещутся в прудах. Там милый…

– Но разве вы не выезжаете в город? Вы ходите танцевать?

– Ну… да. Не очень часто – Бойд проводит целый день в городе, на работе. Ему нравится возвращаться по вечерам в наш тихий дом. И потом, он никогда особенно не увлекался танцами. Мы довольно часто ходим в театр.

– А по магазинам? Там, должно быть, чудесные магазины.

– Да. Магазины чудесные, – говорит Клэр. Она не вдается в подробности, несмотря на то что Марчи явно разочарована ее немногословностью. Клэр не хочется объяснять, что жена скромного архитектора не так уж много может себе позволить, а если куда и ходит, то в небольшие дамские магазинчики, а не в «Либерти» или «Харродс».