усваивают общие принципы и новые мысли, установившиеся в других странах, и переносят их на родную почву. К тому же благодаря особым условиям, заимствование облегчается в силу более легкой возможности ознакомиться высшим слоям общества с новыми особенностями в жизни других стран.

Возьмем моды. Они раньше всего воспринимаются высшими слоями населения и затем постепенно переходят к низшим слоям, после чего они оставляются первыми, для того чтобы заимствовать и ввести у себя новую моду. Здесь, конечно, сказывается в то же время влияние господствующего класса, пользующегося известным престижем и авторитетностью в населении и возбуждающего подражание в других классах населения. В больших коллективах национализм является выразителем единства его, и все, что поддерживает национальные особенности и традиции в жизни данного народа, поддерживает и единство. Даже классовые элементы, эти хранители кастовых особенностей, поддерживают национализм, олицетворяющий единство данного народа, несмотря на то, что в самом своем существе они отгораживают себя от других коллективных групп того же народа.

Когда мы говорим о подражании, то вопрос наиболее существенный заключается не в том, что социальность обусловливает подражание и что социальный динамизм есть подражательный динамизм, а в том, почему именно он является таковым. В чем заключается причина того, что два существа или две группы существ начинают подражать друг другу.

По словам Бордье, каждый человек предрасположен к подражательности, но эта способность достигает своего апогея в собраниях людей: доказательством служат общественные собрания, где достаточно аплодисмента или свистка, чтобы возбудить залу в том или другом направлении.

Сигеле, признавая подражание врожденной способностью, замечает, что эта способность у человека не только увеличивается в силе, удваивается, но делается во сто крат интенсивнее в среде толпы, где у всякого возбуждается воображение и где единство времени и места удивительным образом почти с быстротой молнии способствует обмену впечатлениями и чувствами. О предрасположении к подражанию говорит и Дж. Салли. Но вопрос, в чем заключается сущность предрасположения, остается невыясненным. Тард, а за ним и целый ряд других авторов, сводят общественную заразу на явления гипнотического внушения.

Говоря о воздействии одной личности на другую, лежащем в основе социальной жизни и обусловливающем подражание, что было известно еще Эспинасу и даже Кабанисy, Тард очень много распространяется насчет гипнотического влияния и целым рядом примеров и сопоставлений пытается убедить читателя, что это воздействие вообще ничем по существу не отличается от воздействия гипнотического и уподобляется состоянию сомнамбулизма вследствие гипноза. «Представьте себе сомнамбулу, простирающую подражание своему медиуму до такой степени, что сам он становится медиумом для третьего, подражающего в свою очередь ему и т. д… Не в этом ли состоит социальная жизнь? Такой каскад последовательных, сцепляющихся взаимно магнетизаций есть общее правило, а взаимная магнетизация, о которой я сейчас говорил, – только исключение. Обыкновенно какой-нибудь обаятельный действующий человек дает импульс, отражающийся тотчас же на тысячах людей, копирующих его во всем и заимствующих у него его обаятельность, благодаря которой они сами действуют на миллионы дальше стоящих людей. И только тогда, когда это действие, направленное сверху вниз, истощится, можно будет заметить – в демократические времена – возникновение нового действия: миллионы людей начинают обморачивать своих старых медиумов, заставляя их слушаться. Вовсе не страх, не насилие победителя, а удивление, блеск ощущаемого властного превосходства производит социальный сомнамбулизм». Общество – это подражание, а подражание – род гипнотизма, так окончательно выражает свои мысли автор.

Если бы дело шло о фигуральном сравнении, то можно было бы не возражать против этого. Но если принять во внимание, что внушение в бодрствованном состоянии есть явление более распространенное и более широкое, нежели гипнотическое, нужно ли доказывать, что воздействие одного человека на другого в обществе не может быть равносильным гипнотическому воздействию. Можно ли согласиться с тем, что «социальный человек есть настоящий сомнамбул» и что «социальное состояние как состояние гипнотическое есть не что иное, как сон, сон по приказу и сон в деятельном состоянии»? В этом мы видим лишь дань увлечению, свойственному вообще этому писателю, проявлявшему вообще немало увлечения и при обосновании его «законов подражания». Однако за Тардом и Сиддис признает, что «я» толпы образуется из подбодрствующих, то есть подсознательных «я», чем и объясняется повышенная внушаемость толпы. Еще ранее того и другого автора говорит о том же предмете и в том же духе наш Михайловский, которому без сомнения принадлежит первенство этой гипотезы.

Вслед за упомянутыми авторами и целый ряд других трактует этот вопрос с чисто субъективной точки зрения, признавая основным условием внушаемости в толпе наряду с ограничением произвольных движений, суждение сознания и моноидеизм или заполнение сознания одной идеей. Мы не последуем за субъективистами и попробуем выяснить объективные условия внушаемости в толпе. Условия эти сводятся к трем основным: продолжительное пребывание в одном и том же положении, что помимо ограничения активных движений приводит к физическому утомлению; продолжительное же сосредоточение на одном и том же предмете (обычно на самом вожаке и его речи) приводит к утомлению сосредоточения. С другой стороны, подготовка, обусловленная демагогическими приемами вожака, сопровождаясь соответствующими жестами и мимикой, обусловливает однородный характер настроения, что, в свою очередь, определяет направление активного отношения толпы, ибо подъем настроения обязательно сопряжен с готовностью к действованию. Как известно, при таких условиях бывает достаточно одного слова или даже жеста, действующего наподобие приказа, чтобы толпа совершила известное деяние. Наоборот, упадок настроения есть благоприятная почва для паники, которая наступает иногда в одно мгновение под влиянием какого-либо, иногда даже вздорного, заявления или крика.

Не следует, однако, забывать, что подражание наблюдается и не в толпе только, а везде, где имеется то или иное общение людей, где о гипнозе не может быть и речи. И так как мы знаем, что внушение действует и в бодрственном состоянии, то это обстоятельство, без сомнения, должно быть здесь принято во внимание, вследствие чего гипнотическая теория должна быть признана по меньшей мере односторонней. (См.: Бехтерев В.М. Внушение и его роль в общественной жизни.) Но нельзя упускать из вида, что и словесное внушение не может объяснять явлений подражательности полностью, ибо во многих случаях о словесном внушении не может быть и речи. Да и у животных примеры подражательности общеизвестны.

Еще Эспинас пришел к выводу, что, если стерегут и оберегают подходы к гнезду и в случае опасности предупреждают о том других, то это происходит единственно вследствие вида разъяренного индивида, ибо существует «общий закон в области интеллектуальной жизни, что вид возбужденного состояния вызывает проявление того же самого состояния у его свидетеля». Этот закон однако не новый. Указания на него можно