– Эй, эй, ты сюда еще вернешься, привезешь конфет?

Я утвердительно кивнул и сел в машину. Через окно я видел, как она, ссутулив плечи от обиды, побрела со своей маленькой собачкой к серому дому. А я поехал навстречу сумасшедшему миру.

Я мечтал жениться на ней, но ее привередливая мамаша все время ей твердила, что я остолоп и что из меня ничего путного не получится. Конечно, в ее словах была доля правды, но я все равно был с ней не согласен ни с мамашей, ни с ее правдой. Когда в их доме появился соседский умник Вилли, имевший репутацию подающего надежды молодого человека, мои шансы сделаться женихом прекрасной Бэллы стали равны нулю. Но предаваться унынию я не собирался и на ближайшей вечеринке, накачавшись пивом, выплясывал со всеми свободными от кавалеров девчонками, выбирая себе одну на сегодняшний вечер.

Утром солнечный луч пролез через дырку в крыше сарая и нахально устроился на моем лице, мешая спать, но заставляя голову, тяжелую от вчерашнего пива и громкой музыки понемногу соображать. Открыв глаза, я обнаружил рядом толстушку Эмми, которая прижималась ко мне большим теплым задом и сладко посапывала. Это никак не входило в мои вчерашние планы, но, по всей вероятности, пиво их слегка изменило и загнало меня в сенной сарай, принадлежащий Эмминому отцу. Как это случилось, одному Богу известно, сам же я ничего не помнил.

Когда мы с ней спустились с сеновала, возле дверей я увидел, к своей радости, ее отца, славившегося на всю округу непредсказуемостью характера и крутым нравом. Он пожелал нам счастья в совместной жизни, поправляя на плече хорошую двустволку немецкого производства. Вот так, нежданно-негаданно, и мне привалило девяностокилограммовое счастье.

Свадьбу мы сыграли через месяц, удивив всех моих и ее знакомых, а через восемь месяцев, на один раньше срока, появился на свет наш первенец. Толстячок выдался на славу: щеки круглые, как шарики от пинг-понга, ручки все в складочках, ну прямо живой колобок, и все время улыбается.

А сама Эмми после родов начала стремительно худеть и вскоре стала весить килограммов пятьдесят пять, стала стройной, прямо как модель из журналов. Ну я, конечно, не скажу, что женился по страстной любви, но тут на меня такое нахлынуло, глаз оторвать не могу, как увижу ее в ночной рубашке, и вскоре у нас родился еще один, а она от этого только хорошеет. Мужчины в нашем поселке, как пива напьются, только и чешут языки об этих переменах в Эмми, да и женщины удивляются, приписывая все заслуги в этих изменениях мне, будто бы мужчина такой особенный. Но все это ерунда, от других я мало чем отличаюсь, ну может, чуть ленивей.

Вскоре мы переехали в город, и Эмми пригласили работать на телевидение. У нас как-то проездом киношники были, и их главный Эмми приметил; поговорили о том о сем, ну, пару раз мы в город съездили, там ее попробовали, как она перед камерой держится, и пригласили. Правда, через год она снова родила, ну и сразу опять на телевидение. Все говорят, звезда она, ну и я тоже так считаю.

В полдень солнце стоит в зените и нещадно палит спины и животы отдыхающих. В это время даже мухи прячутся в тени, наблюдая оттуда за неразумными людьми.

Сергей не боялся жары, он лежал на спине возле самого моря, надвинув белую кепку с длинным козырьком на самые глаза. В свои пятьдесят два года четыре самых теплых месяца в году он проводил на пляже у моря. И сейчас он томно развалился на белом песке и погрузился в воспоминания далекой молодости. Ему вспоминался Театр юного зрителя, где он начинал учиться актерскому мастерству у корифеев сцены. Он вспоминал, как читал со сцены стихи Есенина и как дружно аплодировал ему зал, и он снова что-то читал на «бис». Уже тогда ему прочили славу актера, к тому же он неплохо играл на рояле, свободно аккомпанировал себе на гитаре и даже стучал на ударной установке. Все девушки были от него просто в восторге, он даже умудрился отбить красавицу Зою у своего друга Андрея. Правда, потом тому повезло гораздо больше: он женился на певичке из своего оркестра, где играл на бас-гитаре, а она со временем стала одной из популярнейших певиц в стране. А с Зоей он все равно развелся, уж очень у нее был мерзкий характер, правда, вкалывала она как вол на трех работах, но это ничего не значило.

Солнце припекало все сильнее и над белым песком стояло марево. Многие поднялись, вытряхнули свои подстилки и ушли, но он продолжал лежать, не двигаясь с места, погруженный в свои видения. Перед ним из тумана памяти вынырнула Москва, Вахтанговское училище, его друзья-собутыльники, покорившие многие сцены страны или ставшие популярными киноактерами, совместные вечеринки с будущими звездами, скоротечные романы. Ему казалось, что он участвует в каком-то спектакле, его запекшиеся от зноя губы шевелились, читая призрачные монологи перед призрачной публикой.

Вдруг он почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Он сразу открыл глаза и сел. Над ним стояла незнакомая бабулька с открытой бутылкой минеральной воды: «Милок, тебе не плохо, уж очень ты стонал?» – и протянула ему воду. Он сделал большой глоток, прокашлялся и чуть осипшим голосом сказал: «Спасибо, уже полегче». Еще немного посидел на берегу, посмотрел на воду, потом поднялся, отряхнул штаны, заправил в них клетчатую рубаху, поднял на плечо сумку с пустыми бутылками и побрел дальше по пляжу, заглядывая в каждый мусорник.

Если в прекрасном расположении духа встретить ее на улице и спросить из приличия: «Как дела?» – то она в ответ обломает любое радужное настроение в одну секунду: «Хуже не бывает». Ее трагическое выражение лица, с которым она смотрит на своего собеседника, заставляет того задуматься о своем здоровье, о тайных недоброжелателях или в крайнем случае о том, что же такого он натворил в последнее время. Но это было обычной женской маской, которую они надевают, придумывая себе некую роль. А вообще-то она была довольна своей жизнью: любимая работа, внимание мужчин, некоторым из которых даже нравился такой «трагизм», и они спешили ее пожалеть.

Когда их представили друг другу, он был слегка под хмельком, и первый вопрос, который он ей задал, шокировал Соню: «Почему такое выражение лица, у вас кто-то умер?» Если бы он ей не понравился, она бы его поставила на место так, что он бы запомнил их встречу надолго. Но она просто ответила: «Вы знаете, я просто очень устала после работы». – «Извините, глупая шутка».

Никому из ее знакомых не удавалось увидеть Соню в хорошем подпитии. Она ходила со своим фужером красного вина целый вечер и, казалось, просто обмакивала в него губы.

Новый знакомый был ее полной противоположностью: если он за что-то брался, то доводил это дело до конца. И прежде чем их представить, его старый друг и коллега Гарик предупредил: «Юра, учти, эта женщина отдает сухарем, и у тебя ничего не получится».

Набросок ее лица на бумажной салфетке приятно удивил Соню, а еще больше ей понравились его слова: «Я рисую только тех, к кому неравнодушен».

Они расположились в большом зале возле камина. Он предложил выпить за знакомство до дна, чуть поколебавшись, она согласилась. Танцор из Юрия был никудышный, но сейчас он потащил Соню танцевать и выписывал ногами замысловатые кренделя. Потом зазвучала тихая, спокойная музыка, и он топтался на месте, слегка прижимая ее к себе. Они еще много пили за знакомство, ее маска потихоньку сползла, и за ней оказалась очень даже милая женщина.