– А-а, это мой практикант! – хмыкнул Логинов. – Старлей Фукс!

– Еврей, что ли? – спросила высокая, бросая бутылку и отряхивая руки.

– Зачем? Немец, – сказал Логинов. – Наш, из поволжских. Так что прошу любить и жаловать.

– Очень надо! – фыркнула высокая.

– Придется! – ухмыльнулся Логинов.

– Не поняла!

– Прокурор по надзору за раскрытием особо тяжких преступлений поручил нам помочь местной уголовке…

– Ну?

– Что ну? Поедем фоторобот составлять.

– Какой ешо фоторобот? – писклявым голосом спросила миниатюрная бомжиха. – Лома?

– Да нет. Десантуры. Он в деле ключевой свидетель. Прокурор приказал из-под земли достать. Так что, девчата, милости прошу к нашему шалашу! Раньше составим, раньше я вас отпущу!

Сказав это, Логинов отвернулся и спокойно двинулся к фургону. Бомжихи переглянулись и синхронно вздохнули. Миниатюрная наконец швырнула на землю арматурину и сказала:

– Сходили, блин, за винчиком!

– Приехали, сэр! – остановил «Додж» Сэм.

– Ну вот, Григорий, – повернулся к Кащееву Купер. – Это, конечно, не бутик Дольче-Габбано, но, насколько я понимаю, именно в такой одежде ходит большинство ваших соотечественников в России. Держи, здесь полторы тысячи долларов. Этого хватит?

– Думаю, да, – кивнул Кащеев.

Они подъехали к большому вещевому рынку, мечте любого челнока. В просторных павильонах прилавки ломились от джинсы, кожи, трикотажа и обуви.

– Тогда отправляйтесь. Сэм за тобой присмотрит, а я пока переговорю кое с кем.

Кащеев кивнул и, сунув в карман брюк врученное Купером портмоне, выбрался из машины. Сэм Мэтью вышел чуть позже и двинулся вслед за Кащеевым. Он должен был не столько охранять того, сколько выполнять функции контрнаблюдения.

Гражданские паромы в Акзас-Караагаче по понятным причинам не причаливали, так что и массовых десантов торговцев-челноков в этих местах не было. Однако Турция в последнее время подвергалась такому массовому наплыву туристов из СНГ, что не встретить на каком-нибудь рынке россиянина было невозможно.

Но Кащеев чувствовал себя вполне спокойно. И вовсе не потому, что в нескольких метрах позади за ним неотступно следовал Сэм Мэтью. Просто с тех пор, как Кащеева выловили в Крыму и, переправив в Москву, сфотографировали в следственном изоляторе, он успел сделать пару пластических операций. Так что опознать его не смогли бы даже сотрудники Лефортовского СИЗО, приедь они в Турцию всем караулом по профсоюзной туристической путевке.

И Кащеев, не обращая внимания на других покупателей, принялся присматривать себе одежду. Именно в ней ему предстояло вскоре появиться в Краснодарском крае, чтобы подтолкнуть события в желаемое для своих новых хозяев русло. Кащеев, как опытный оперативник, сразу решил, что на всякий случай ему нужно иметь две личины. Сейчас одежду он себе подбирал для первой – «скромный отпускник». Для второй личины доспехи он собирался купить на месте.

Проведя предварительный осмотр закромов рынка, Кащеев вернулся чуть назад и принялся методично делать покупки по составленному в голове списку. При этом он особо не спешил. Чарли Купер явно проводил в другом месте какую-то операцию. Именно поэтому он и остался в машине со спутниковым телефоном.

После носков, трусов и маек Кащеев присмотрел себе джинсы. Говорящий практически на любом из современных языков торговец провел его в угол своей огромной палатки к примерочной кабинке и задернул за ним штору. Кащеев расстегнул и снял брюки, оставленные кем-то из живших в его модуле сотрудников АНБ. После этого он залез в джинсы.

Это был его размер, но джинсы болтались на нем, словно на пугале. Не втягивая живота, Кащеев без труда засунул под пояс кулак. Он знал, что исхудал за эти два месяца, но не думал, что настолько. До высадки в Краснодарском крае он мог набрать вес, но даже с учетом этого джинсы были слишком велики.

Кащеев быстро снял их и, не одеваясь, высунулся из-за шторы:

– Э-э… как там тебя… амиго! Друг! Эти на меня вери биг, надо на один размер смалл!

Торговец быстро подошел к кабинке, забрал джинсы и, на ходу мазнув взглядом по бирке с размером, вскоре подал Кащееву другие брюки. Тот кивнул и прикрыл штору. Натянув джинсы, он обнаружил, что они ему слегка великоваты, но в пределах будущей прибавки веса.

Сдернув с вешалки свои старые брюки, Кащеев быстро переложил в карман джинсов портмоне, зажигалку и сигареты. После чего снова повесил брюки и собрался отдернуть штору. То есть он уже начал ее отдергивать, как вдруг услышал знакомый женский голос:

– Ой, Моня, Монечка! Смотри, какие шортики! Можно я их примерю, зайчик?

Кащеева словно ледяной водой окатило. Тут же подавшись назад, он снова задернул штору примерочной кабинки и с колотящимся сердцем осторожно выглянул в щель с другой стороны.

Перед палаткой стояли Моня и его огромный, словно глыба, телохранитель Шварц. Шварц был в своей обычной «адидасовской» футболке, в которой его, наверное, выписали из роддома, обычных затертых джинсах и кроссовках сорок седьмого или сорок восьмого размера. В руках он держал несколько пакетов.

Моня в руках ничего не держал, но на его руке висела пухлая кожаная борсетка. Он тоже был в футболке, шортах по колено и спортивных сандалиях на босу ногу.

Лизка была уже в палатке. Выглядела она несколько странновато. То есть в одежде ее ничего странного не было. Обута Монина любовница была во вьетнамки, одета в легкий сине-голубой костюмчик вроде теннисного. Юбка доходила почти до колен, но даже при этом Лизавета выглядела жутко сексуально и даже слегка неприлично, поскольку ее груди, казалось, вот-вот выскочат из обтягивающей маечки. Странным было то, что Лизавета была в жутких, закрывавших пол-лица очках-хамелеонах, которые делали ее похожей на черепаху Тортиллу.

– Вот, смотри, Монечка, классные, да! – едва не подпрыгивала Лизавета, тыча пальцем в висящие почти под потолком палатки джинсовые шортики.

То есть шортиками это можно было назвать только условно. Потому что, по сути, это был один пояс, по краям которого вниз тупым треугольником уходила бахрома. Торговец-хозяин, расплывшись в улыбке и вооружившись длинной палкой с проволочной вилкой на конце, уже снимал приглянувшийся сног-сшибательной покупательнице товар.

Лизка немедленно уцепилась в тремпель и, развернувшись к Моне со Шварцем, приложила шортики к поясу:

– Правда обалденные, правда, Монечка?

На лице Шварца возникло примерно такое выражение, как в «Бриллиантовой руке» у Папанова при появлении на подиуме красоток в мини-бикини. Казалось, из уголка его рта даже слюна закапает. Однако Моня вывел телохранителя из транса грубым окриком:

– Ты че, блин, офигела? У тебя ж из них все булки вылезут, до самой жопы!