в живых, было еще и третье соображение. По большому счету мне было не так уж важно, какое именно место я займу. Самое большое удовлетворение приносила сама гонка. Перед стартом я мучался, копался в себе, тысячу раз подряд задавал себе все те же проклятые вопросы без ответов. Но как только судья давал старт, все сомнения и страхи уходили прочь — оставались только я и машина. И я знал, как заставить мой «Феррари» отдать все его механические силенки, чтобы пройти этот поворот лучше всех! И следующий. И еще один.

В конце пятидесятых «Феррари» плелись в хвосте «Формулы-1». В Маранелло проспали техническую революцию, когда английские конструкторы перенесли двигатель гоночного автомобиля назад, решающим образом улучшив управляемость. Итальянцы, которых все, и я в том числе, привыкли считать гениальными инженерами, сначала потешались над полукустарными и некрасивыми машинками соперников, а спохватились, только когда поезд ушел далеко вперед. Многие мои товарищи в поисках лучших шансов выторговывали место в других командах. Но я остался. Конечно понимал, что будет трудно. Но, вы знаете, я такой домашний человек. Очень привязываюсь к окружающим меня людям и не люблю ничего менять. Просто старался не думать о результатах. Такая, если хотите, сверхзадача, невыполнимая миссия, как сказали бы сейчас: победить на машине, которая заведомо хуже, у которой почти нет шансов, которую все вокруг уже окрестили музейным экспонатом.

И вы не представляете, как это было здорово! Сначала я дал им прикурить на улицах Монте-Карло, где большой и тяжелый «Феррари» по определению не мог угнаться за легкими, юркими «Куперами» и «Лотосами». Это было как охотиться на антилоп верхом на носороге! И мы славно поохотились: на третье место. Недельки через три мы приехали сюда, в Бельгию, в любимый мой Спа. Да, почти сорок лет назад. Никогда в жизни не ездил так агрессивно! Я буквально выворачивал мой «Дино-246» наизнанку, установил лучшее время круга и уже почти обогнал лидера, Брабэма на заднемоторном «Купере», когда в кабине начался пожар: потекла тонюсенькая трубочка датчика давления топлива, и бензин вспыхнул. Остановился, потушил огонь и еще умудрился финишировать четвертым.

В 1965 году Фил Хилл выступал в Ле-Мане вместе с новозеландцем Крисом Амоном. Но и на этот раз «Фopд-GT40» до финиша не доехал.

Только будто дьявол сидел у меня за плечами — сидел и ухмылялся. В тот день здесь разбились двое ребят. Крис Бристоу вылетел в повороте «Бурненвиль», в лицо Алану Стейси ударилась птица, когда он на полной скорости шел по прямой «Маста». Это четвертый и седьмой километр старого кольца, там, на юге, мы можем с вами туда пройтись.

Злой гений Фила Хилла — менеджер «Феррари» Эудженио Драгони.

А в сентябре шестидесятого в Монце я выиграл свой первый Гран-при. Правда, если честно, хвастаться особо нечем: самые сильные английские команды, лидеры чемпионата мира, в знак протеста — якобы гоняться по треку в Монце стало слишком опасно — в Италию не приехали. Так что бился я со своими товарищами по «Скудерии», гонщиками «Порше» и несколькими частниками, машины которых были, понятное дело, подготовлены далеко не столь тщательно, как заводские автомобили. Но в конце концов, мне-то какое дело до их проблем, так ведь? А «некий Хилл» стал первым американцем, выигравшим этап чемпионата мира «Формулы-1». И первым американцем за 39 лет, победившим в Гран-при в Европе. Последним за шесть лет до моего рождения был Джимми Мэрфи.

Уверенность? Да нет, пожалуй, дело не в этом. Зимой я впервые попробовал заднемоторный автомобиль — он чудо как был хорош! Хотя о победах тогда не думал — честно. Просто радоваться тому, насколько легче на такой машине — да, да, ее тогда сразу же окрестили «акулой» за уникальный, ни на кого не похожий носовой обтекатель — проходить знакомые повороты. А ведь инженеры подготовили еще одну, с новым мотором, что на десять «лошадок» мощнее, но главное, ниже расположен, а низкий центр тяжести еще улучшал управляемость. Правда, этот «Феррари» доверяли поначалу только Гинтеру.

В 1963 году Хилл перешел в команду ATS, но машину для него сумели подготовить только к началу июня.

Но в любом случае такой получился замечательный сезон в шестьдесят первом! Я помню все свои поулы — в Голландии, Бельгии, Франции, Англии, Германии, представляете, пять подряд! — все эти гонки, буквально круг за кругом. В мае в Зандфоорте моя машина управлялась чуть хуже — небольшая избыточная поворачиваемость, а на этой трассе в песчаных дюнах нужна, наоборот, легкая недостаточная. Как раз такая, на которую настроили механики «Феррари» моего товарища фон Трипса. Через месяц здесь в Спа мы с Вольфганом десять раз за двадцать пять кругов менялись местами и на этот раз выиграл я. На «Нюрбургринге» пошел дождь, и победил Мосс на дождевых шинах. В английском Эйнтри тормозной баланс машины настроили на сухой асфальт, а погода была мокрой, и я опять остался вторым.

Самая дурацкая гонка получилась во Франции. В Реймсе у меня была однозначно лучшая машина — в квалификации мы с «акулой» привезли второму полторы секунды, даже на длинном, восьмикилометровом круге это целая пропасть! Я должен был легко выиграть. Помню, за поул-позишн мне вручили пять ящиков шампанского, и тут-то Таффи вышел из себя. (Почему «Таффи»? Не знаю. Прозвище Трипсу дал Хоторн в пятьдесят седьмом, так англичане называют иногда уроженцев Уэльса. А на американском сленге «Таффи» означает «ириска». Майкл был не лишен чувства тонкой иронии, но почему он назвал нашего рейхсграфа валлийцем-ириской, я понятия не имею.) Так или иначе, при виде шампанского мой немецкий камрад по команде совсем взбеленился и потребовал, чтобы я проехал на его машине. Тавони не соглашался — у нас это было не принято. Но я краем уха услышал, что кто-то пролил масло в повороте «Тилуа», и решил рискнуть. Прыгнул за руль и помчался во весь дух. И тут же понял, что машина у Трипса действительно похуже. Вот тебе раз, сам себя, выходит, подставил... Только выбросил из головы все эти мысли и нажал на газ. Тот круг я проехал на полсекунды лучше Таффи, потом подошел небрежно к Тавони и, ухмыляясь, сказал: «Получилось неплохо, но я, конечно, не мог ехать в полную силу — ведь кто-то пролил масло в «Тилуа»... Вы бы видели физиономию рейхсграфа! Но масла там никакого, понятное дело, не