ней никогда не топилась, зато через хитро выложенные отверстия все сказанное было хорошо слышно. А для понятливости келарь порой останавливал князя, переспрашивал, специально говоря чуть громче. А иноки записывали каждый свое, а потом переписали все в общую грамотку, которая вышла очень большой, на два десятка листов. И перечитав ее несколько раз, Авраамий еще раз похвалил себя за то, что поступил и правильно, и разумно.

— Мыслю, будь он самозванец, то сразу бы сказал, из каковых будет. А так сам толком не знал, какого рода, — после долгого размышления отозвался Дионисий. — Да и не рассказывал бы столь чудесных историй, тут запутаться можно в словах непонятных, и нравы не опишешь, если не жил с этими нехристями, что животы сами себе с легкостью вспарывают.

— Я тоже о том думал отче, — наклонил клобук Авраамий. — Выдумать такое трудно, да и подзабудешь наболтав, так лгуны проверку не проходят. А я ведь князя с утра о многом расспрашивал, все совпало, что давеча нам говорил. Тут жить надо, много своими глазами видеть, да и говор тот странный знать — а он в беседе больше сотни слов тех назвал, вестимо, тамошняя речь ему хорошо знакома, отче. Оттого и по-нашему говорит плохо, а по-ляшски или латыни не разумеет совсем, да и когда разговор ведет, то медленно, слова подбирая, будто ему не совсем привычно.

— Да с чего, если дядька его помер — с кем там говорить ему? Схизматики только и остаются, что сами плохо беседы ведут?! Ничего, поживет тут, научится скоро. И то, что веру православную князь Иван Владимирович не отринул, хорошо — мыслю, сам схожу к нему, службу там проведу и исповедь приму. Вот тогда сердцем своим и уверую. И на подарки чудные взглянуть надобно, и на повозку чудную надобно взглянуть, что есть механика хитрая. Святой водой окроплю, дым диавольский не пойдет и рычания не будет, как он тебе говорил…

— Идет дым, и рык слышен громкий — о том мне князь сказывал. А от лукавого он или нет, то самим смотреть надобно.

— Вот и зрить будем собственными очами, а там и решим, чего больше — божьего или бесовского. Но скажу так — многое, что князь сказал, есть правда, и на лжи язык его не поймали. То вера ему, что Иван Владимирович действительно князь Старицкий. Да сестрица родная признала, на которую он и ликом схож — а то о многом говорит, в отца или мать пошли оба, тут на князей Одоевских нам глянуть нужно.

— Церкви нет в деревеньке той, даже часовни — малая и худая она, брошена пять лет тому назад, потому боярин Телятьевский закладную на нее написал обители нашей на два семьдесят рублей, хотел сотню получить. Но я от него почитай на три десятка рублей платы за вотчинку ту выбил.

Келарь вздохнул — семьдесят два рубля большая сумма, но угодья земельные втрое дороже. Большие они, до Черехи реки и сельца оного доходят. Но в деньгах боярин нуждался вот и заложил вотчину, а выкупить не смог. Утекает серебро сквозь пальцы быстрее водицы.

— Мужиков отправь, страдников — церквушку «однодневку» поставят пусть. А я инока пошлю службы править, за князем присмотрит. И сам приеду — храм божий освящу, службу в нем поведу. Убранство и утварь дай, раз у князя на сие денег нет…

Архимандрит осекся, посмотрел на стрельцов. И негромко произнес:

— Грамотку напиши, что по закладной той полтораста рублев князем Старицким уплачено за вотчину нашу монастырскую. Негоже ему у нас в «примаках» быть. А так меня на «своей» землице встретит — нет его чести поношения никакого. Обители же прибыток будет изрядный, вернет все со временем и даже больше того. Княжеское слово, раз у него оно твердое, дороже всякой записи будет.

Келарь только наклонил голову, прекрасно понимая, что деньги за «подарок» сей вернутся в монастырскую казну с большим прибытком — инокиня Марфа не бедна, сама ктитор обители, что на земле князей Шуйских возвела. И денег втрое больше отдаст, и всякой утвари ценной. Ведь для брата ее поруха чести выйдет, если за деревеньку эту щедро не отплатит. Да и сам Старицкий, как в силу войдет, многое Лавре пожертвует.

— Да, выяснил уже, чьих воровских людишек князь Иван Владимирович побил под стенами Подсосненской обители?

— Воеводы Исайки Болотникова воры и холопы беглые, что в прошлом году разбежались. Долгонько они окаянствовали в округе, стрельцы с дворянами не могли поймать. А тут один князь их всех разогнал, и семерых побил смертно, а еще полудюжину поранил, да помог мнихам их повязать. Мыслю, пищали такие самим делать нужно, и стрельцов ими вооружить. Князь знающий воевода, и лавру нашу от ляхов самозванца уберечь сможет…

Картины Смутного Времени — сражение под Добрыничами 1605 года. Князь Василий Михайлович Рубец Мосальский отдает своего коня Лжедмитрию I, и тот благодаря этому спасается. А так бы гибель самозванца на раннем этапе могла бы резко снизить накал Смуты, если бы новый претендент не нашелся бы быстро — а в том есть сомнения. Ведь свято место пусто не бывает, даже плаха не пугает тех, кто жаждет получить все и сразу любым способом…

Глава 24

— Я здесь не для того, чтобы селянок соблазнять, есть дела поважнее, — задумчиво пробормотал Иван, усмехнувшись. Действительно, смех и грех, тут дела наворачиваются серьезные, а он чуть было в блуд не залез, едва успел на краю удержаться, все же естество своего требует. Но сейчас похотливое желание напрочь пропало, так бывает, когда его вытесняет более весомая эмоция, каковой всегда является смерть в самых разных обличиях. Она тут чуть ли не в спину дышит каждый день, не знаешь, откуда удар убийцы последует. А он непременно будет, если бывшая королева Ливонии о том прямо сказала, «сестрица» в этих делах гораздо больше его понимает. А ведь они с ней, действительно, крепкой веревочкой теперь связаны — оба сильно мешают двум русским «царям» — выбранному боярами Василию Шуйскому и выдвинутой поляками и смутьянами кандидатуре Лжедмитрия «второго», что засел со своим воинством в Тушино.

— Убивать будут двух сразу, ибо я на престол самая реальная кандидатура, а она опасный свидетель и моя родственница. Одного меня можно самозванцем объявить, но вот ее вряд ли кто осмелится опорочить. Не девка гулящая — монашка, к тому же известная, и свои деревеньки имеющая, пусть и данные ей двумя царями только на кормление до конца жизни.