— Нет, — я задумчиво покачала головой, — оправдываться я не буду.

— Правильно! — горячо одобрила Лиза. — Парням признаваться ни в чем нельзя! Не было ничего — и точка!

Я промолчала. Не объяснять же Лизе, что никакие мои оправдания не потребуются по другой причине. Витька Кириллов человек твердых принципов, и реакции его весьма предсказуемы. Если господин Савицкий, именуемый в театре эсэсовцем, явится к нему и скажет обо мне хоть одно непочтительное слово… от прямого членовредительства упомянутого господина Савицкого упасет разве что почтенный возраст. А может, и не упасет. Кириллов человек в общем-то добрый, но и у него бывает дурное настроение. Не желая продолжать разговор на эту тему, я спросила:

— Так кто же все-таки мог Кострову отравить?

— Да откуда же мне знать? Галка, конечно, любому могла гадость устроить, но ничего такого фатального… тогда уж ее Зинаида должна была отравить, когда Галка ее с Андреем Борисовичем развела, но смысл? Все равно он к ней не вернется. Да и чего бы она столько времени ждала?

— А из театра кто-нибудь? Не обязательно из труппы, может, из технического персонала?

— Ну ты скажешь! Откуда мне знать! Хорошо, я могу вычеркнуть себя, я не убивала. Олег тоже и Лешка, думаю, нет. Марина… не знаю. Не представляю себе, зачем бы ей это понадобилось. Феликс? Опять-таки, зачем? Он к Галке относился так, знаешь, снисходительно, как взрослый к избалованному ребенку. Она всегда пыталась уколоть его побольнее, а он только посмеивался. Не воспринимал ее всерьез. Галка злилась ужасно. Нет, честно, если бы, наоборот, его отравили, я бы на нее первую подумала, а так… нет. Из массовки кто-нибудь? Там, конечно, страсти кипят, и Галку они не любят… не любили очень, но это же не клей в туфли налить, это убийство… такой грех на душу брать, ради чего? А если про технический персонал говорить, то там, конечно… — Она вдруг встала на цыпочки и вытянула шею. — О, начальство вроде уходит? А главный полицай, часом, не тебе семафорит?

Я посмотрела в зал. Действительно, замминистра культуры со свитой уже подходил к дверям, а Сухарев махал мне рукой, подзывая к себе.

— Похоже, мне. — Я махнула в ответ и снова обернулась к Шурочке: — Я смогу с тобой еще поговорить?

— Да сколько угодно! Только я не знаю, где буду, — нашу гримерку опечатали. Ну, захочешь — найдешь, так ведь?

— Найду! — пообещала я уже на ходу и направилась к Сухареву.

* * *

Евгений Васильевич встретил меня не слишком радушно. Коротко кивнул в знак приветствия и сразу перешел к делу:

— С показаниями твоими я уже ознакомился. Есть что добавить?

— Только то, что Рестаев подписал с «Шиповником» договор…

— Это мы с Сан Сергеичем обсудили, — отмахнулся Сухарев. — Я имею в виду, по сути дела.

— По сути дела — пока ничего. Потремся с Гошей среди людей, поговорим, посмотрим… если вы разрешаете, конечно. Но подозреваемых у нас пока нет.

Сухарев недовольно поджал губы. У него-то подозреваемые имелись — Рестаев и Каретников. И он знал, что мы с таким выбором не согласны.

— А с кем ты там сейчас разговаривала?

— Артистка Александра Уварова. Она говорит, что покойная Кострова была сложным человеком, и ее мало кто любил. Но и не ненавидели до такой степени, чтобы убивать. По крайней мере, сама она не представляет, кто мог это сделать.

— Конечно, не представляет, — кисло согласился он.

Я не сомневалась, что и девушку Евгений Васильевич держал в «малом списке». И если бы первые два места уже не были заняты, взялся за нее прочно и всерьез.

И разумеется, он поинтересовался:

— Что она говорит про Каретникова и Рестаева?

— Ну-у… что женой Кострова была не самой лучшей, но, если Рестаев это терпел, значит, его такая жизнь устраивала. — И, предупреждая комментарий Сухарева, быстро продолжила: — Именно устраивала: о том, что Андрей Борисович терпел выходки своей супруги из последних сил, речи не идет.

— Кто знает, где предел терпению человеческому? — с неожиданными, почти библейскими интонациями продекламировал Евгений Васильевич. — Может быть, история с оскорбительными звонками как раз и была той соломинкой, что его терпение прикончила?

— А вы уже… — Я даже поперхнулась от удивления. — Откуда вы узнали?

— Про звонки ты сама вчера рассказала. — У Евгения Васильевича ни один мускул на лице не дрогнул, но Сухарев явно был не просто доволен, а очень доволен. — А то, что этими звонками Кострова баловалась… мы ведь тоже не лаптем щи хлебаем. Работаем, вот и узнали.

Действительно, что это я? Судя по тому, что рассказала Шурочка, Кострова не то что не скрывалась, а даже хвасталась своими «подвигами», и многие были в курсе. Ясно, как только ребята начали опрашивать народ, эта тема сразу всплыла. И смысл намека Сухарева про лопнувшее терпение совершенно понятен: достала Галина Кострова своими выходками даже незлобивого супруга, вот и плеснул он отравы ей в водичку.

— Но Рестаев даже не подозревал ее! — горячо возразила я. — В театре знали, да, но сам Андрей Борисович… он же к нам пришел, чтобы мы нашли того, кто этим занимается!

— Ну, Рощина, ты прямо как ребенок, — снисходительно покачал головой Сухарев. — К вам Рестаев мог прийти именно для этого: засвидетельствовать, что он ничего не знал. И до того как вы успели хоть что-то выяснить, быстренько отравил жену. Все просто и логично.

— Нет. — Я покачала головой и снова сказала: — Нет. Евгений Васильевич, это ведь все при мне было, и я видела… Андрей Борисович искренне был сначала ошеломлен, а потом горе его — оно тоже настоящее было.

— Ох, Рита, Рита. Когда уж Баринов из тебя эту романтическую дурь выбьет? Сколько лет ты у него работаешь, а все людям веришь… тем более здесь с артистами дело имеешь. Они тебе какие хочешь чувства изобразят: и горе и радость, без проблем.

М-да… То, что вы не сидите, это не ваша заслуга, это наша недоработка — вот принцип, по которому живет Сухарев, и с этого пути его не свернешь. Евгений Васильевич тут же подтвердил мою мысль, заявив:

— Рестаев пока, конечно, сопротивляется, но это дело времени. Сосредоточимся, и он у нас как миленький… Расколем.

— А если все-таки это не он?

— Тогда сосредоточимся на Каретникове. Муж и любовник — это же азбука.

— Каретников не был любовником Костровой. Уварова мне об этом сказала совершенно определенно.

— И что? А вот народный артист… как его… — Сухарев покопался в тонкой еще стопочке протоколов и достал один листок. — Ага, Савицкий Станислав Сергеевич. Вот он, так же совершенно определенно, заявил, что Кострова и Каретников любовниками были. И кому верить?

Я подумала немного, вспоминая вчерашнее поведение Алексея. Сухарев терпеливо ждал.

— Нет, — покачала я головой, — не похоже. То есть я, конечно, могу и ошибаться, но то, как Каретников на нее смотрел, как он за водой бросился, как подал бутылочку… его поведение больше подходит человеку обожающему и служащему «даме сердца», так сказать, чем на… допущенного к телу.