Это может показаться парадоксальным. Но следом Рэнд приводит обоснование такой концепции, которое заключается в следующем: если под нравственностью, этикой, мы подразумеваем набор неких базовых ценностей, стандартов поведения и мышления, то человека, который не воспринимает эти ценности как свои собственные и совершает добрые поступки лишь потому, что поступать так предписано в обществе, едва ли можно назвать добродетельным или нравственным. Подлинно нравственным является лишь тот человек, для которого добродетель является естественным образцом поведения, а не болезненной обязанностью, исполняя которую он вынужден переступать через самого себя. «Например – если человек неохотно умирает за свое дело, лишь потому, что считает, будто обязан сделать это ради Господа или государства – такого человека не назовешь настоящим героем. Если же человек отдает свою жизнь потому, что это – его личный выбор, и он не хочет ничего другого, кроме как отстаивать свой выбор любой ценой – то он герой».

«Итак, если человек является безжалостным эгоистом – какую форму принимает его эгоизм? Он сражается, борется и провозглашает для себя эти высшие ценности и свое право следовать им? Или – что? Типичного эгоиста принято представлять как беспощадного финансиста, который сокрушает все на своем пути, стремясь заработать как можно больше денег и обрести как можно больше влияния. Что он будет делать с этими деньгами? Для каких целей будет использовать свою власть? Отвергает ли он, в своем стремлении получить деньги, все общепринятые нормы морали и нравственности? Подыгрывает ли он окружающим во всем, притворяясь, что служит им, а на самом деле преследуя свои собственные цели? И какие именно цели?»

Планируя книгу, Рэнд стремилась получить ответ на следующий вопрос: кто является настоящим эгоистом? Человек, который отказывается от собственного «Я», чтобы прийти к успеху на волне общего дела – не чураясь при этом обмана, предательства и даже убийства, но все же делая вид, что он соблюдает общепринятые законы? Или же тот, кто ставит свою личность, свою систему ценностей выше всего остального – и строит свою жизнь так, как ему нравится? Если диктатор – такой, как Еитлер, например – заигрывает с толпой, чтобы удержать влияние и власть – властвует ли он по-настоящему? Или он просто отдает приказы – лишь до тех пор, покуда его приказы нравятся народу?

Далее она задается вопросом о природе власти как таковой. Что это – способность заставить других людей делать то, что ты хочешь, или ты просто сидишь на высоком троне, являясь объектом пристального внимания публики и неукоснительно исполняя то, чего она от тебя ждет? Если человек, который не является нацистом, притворяется таковым – и готов притворяться до конца своих дней, чтобы получить легкую работу, деньги и еду – можно ли назвать его эгоистом? Или настоящим эгоистом в той же ситуации будет тот, кто предпочтет умереть от голода в изгнании, но останется верен своим идеалам?

Настоящий эгоист, согласно выведенной Айн Рэнд теории, помещает свое эго и притязания своего эго в плоскость высших ценностей. Он требует от жизни этих ценностей – и он крайне эгоистичен в своем требовании. Тот же человек, который приносит эти ценности в жертву физическому комфорту, не требует от жизни многого. Он не является эгоистом, поскольку у него отсутствует эго.

Эгоист – это человек, который живет для себя, заключает Рэнд, соглашаясь в этом вопросе с худшими из христианских моралистов. «Остаются лишь два вопроса, – пишет она затем. – Первый: что представляет собой эта жизнь для себя? Если верен ответ, который даю я – жизнь ради собственных высоких идеалов, то возникает следующий вопрос: так не является ли жизнь ради себя высшей формой жизни, единственным, что можно назвать настоящей жизнью, и единственным возможным по-настоящему нравственным образом жизни?

Следовательно, смыслом моей концепции «эгоизма как новой веры» является расширение границ понятия «Я» и еще большее возвеличивание тех чувств, которые заставляют человека самоопределяться и говорить о себе как о личности».

Примерно в то же время Рэнд предприняла попытку спасти своих родителей от тягот их жизни в России. Несмотря на то, что Розенбаумам больше не грозила смерть от голода, им, как и многим другим жителям Советской России, приходилось существовать в тяжелых, нестабильных, тоскливых и страшных условиях, которые Рэнд находила бесчеловечными. Судьба родных была небезразлична ей, и одно время Айн предпринимала настойчивые усилия, целью которых было помочь Розенбаумам вслед за ней перебраться в Америку Начиная с того момента, как она сама получила американское гражданство в 1931 году, Рэнд не раз обращалась в Государственный департамент и другие правительственные учреждения, надеясь, что ей удастся выхлопотать иммиграционные визы для всех четверых членов своей семьи. Предыдущие попытки провалились по той причине, что у них с О’Коннором не было достаточного дохода, который позволили бы им стать поручителями Розенбаумов. Теперь, благодаря ее гонорарам, такой доход у них был.

Несмотря на то, что она возобновила попытки вытащить свою семью из России, Рэнд продолжала публично позиционировать себя в качестве антикоммунистической активистки. Трудно поверить, будто она не знала, что советские агенты могут наблюдать за ней и быстро установить, что Алиса Розенбаум, миссис Фрэнк О’Коннор и Айн Рэнд – разные имена одной и той же женщины. Она предприняла естественные, рекомендованные меры предосторожности – например, использовала в переписке с органами власти только то имя, которое носила в браке, а также не стала посылать родителям экземпляр романа «Мы – живые». Однако опасность подстерегала повсюду. В 1930-е годы в Союзе существовало ведомство, сотрудники которого занимались шпионажем за русскими эмигрантами по всему миру – в том числе и в Соединенных Штатах. Именно деятельность этих советских агентов могла стать причиной того, что взаимосвязь между знаменитой писательницей Айн Рэнд и проживавшим в Ленинграде семейством Розенбаум. Ее чикагские родственники были уверены, что она должна понимать, на какой риск идет, публикуя книгу «Мы – живые» и раздавая связанные с этим интервью. «Тот факт, что ее родители никогда не смогли уехать из России, был связан с романом «Мы – живые», – рассказывал кузен Ферн Браун, Роджер Саламон. – Мои родители часто говорили об этом. Но она поставила перед собой определенную цель – а если она чего-то хотела, она это делала». Возможно, задача «рассказать миру об ужасах коммунизма» и была благородным поступком – но сделав это, она поставила под угрозу свою семью. Скорее всего, она понимала это и чувствовала за собой некую вину. В 1961 Рэнд сказала своей подруге и биографу Барбаре Бранден, что никогда не называла российским родственникам своего нового имени. «Она солгала», – сказала Бранден впоследствии. После смерти писательницы среди ее бумаг были обнаружены сотни писем от родителей и сестер, в которых неоднократно упоминался ее ставший вторым именем псевдоним «Айн Рэнд».

На момент, когда Рэнд вновь начала пытаться помочь своей семье с эмиграцией, ее сестра Нора вышла замуж за инженера Федора Дробышева и работала учительницей в советской школе. Наташа больше не стремилась ехать в Америку. Но Анна и Зиновий, которые были больны и нуждались в медицинском уходе, который не был доступен в Советском Союзе, ничего не имели против – и Рэнд удвоила свои усилия в этом направлении. В июне 1936 она писала кузине своей матери, Саре Липтон, что дата их приезда в Америку может стать известна со дня на день.