Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У меня нет сомнений в том, что в конце концов я скажу все, что вы хотите услышать, но сейчас говорю вам: я, Анатолий Бродский, — всего лишь ветеринарный врач. Вскоре в вашем архиве появится запись о том, что я шпион. У вас будут моя подпись и мое признание. Вы заставите меня назвать какие-нибудь имена. Будут еще аресты, новые подписи и новые признания. Но то, что я скажу вам потом, будет ложью, потому что я — всего лишь ветеринарный врач.
— Вы — не первый виновный человек, который утверждает, что он чист перед законом.
— Вы и впрямь верите в то, что я шпион?
— Уже одного этого разговора достаточно, чтобы я обвинил вас в подрывной деятельности. Вы уже ясно дали понять, что ненавидите эту страну.
— Вы ошибаетесь. Это вы ненавидите эту страну. Вы ненавидите народ этой страны. Иначе почему вы арестовали столь многих людей?
Лев начал терять терпение.
— Вы отдаете себе отчет в том, что будет с вами, если вы откажетесь отвечать на мои вопросы?
— Любой ребенок знает о том, что происходит здесь.
— Но вы по-прежнему отказываетесь сделать признание?
— Я не стану облегчать вам жизнь. Если вы хотите, чтобы я признался в том, что я шпион, вам придется подвергнуть меня пыткам.
— Я надеялся, что этого можно будет избежать.
— Вы думаете, что сумеете сохранить честь и самоуважение, работая здесь? Доставайте свои ножи. Доставайте свой чемоданчик с инструментами. Когда на ваших руках окажется моя кровь, тогда послушаем, сумеете ли вы рассуждать здраво.
— Все, что мне нужно, — это список имен.
— Нет более упрямой вещи, чем факты. Вот почему вы их так ненавидите. Они оскорбляют вас. Вот почему я могу запросто разочаровать вас тем, что скажу: я, Анатолий Бродский, — простой ветеринарный врач. Моя невиновность оскорбляет вас, потому что вы хотите, чтобы я оказался виновен. Вы хотите, чтобы я был виновен, потому что арестовали меня.
Раздался стук в дверь. Лев встал и пробормотал:
— Вам следовало принять мое предложение.
— Возможно, когда-нибудь вы поймете, почему я не сделал этого.
Молоденький надсмотрщик отпер дверь. В камеру вошел Василий. На голове его, в том месте, куда пришелся удар, была стерильная повязка. Лев заподозрил, что с точки зрения медицины практической пользы в ней не было и единственная причина заключалась в том, что она давала Василию возможность завязать разговор и рассказать об инциденте как можно большему количеству людей. Василия сопровождал человечек средних лет в помятом костюме и с редеющими волосами. Увидев Льва и Анатолия вместе, Василий, похоже, встревожился.
— Он признался?
— Нет.
На лице Василия отразилось явное облегчение. Он знаком приказал тюремщику поставить арестованного на ноги, в то время как человечек средних лет в коричневом костюме шагнул вперед и, улыбаясь, протянул Льву руку.
— Доктор Роман Хвостов. Я — психиатр.
— Лев Демидов.
— Весьма рад знакомству.
Они пожали друг другу руки. Хвостов кивнул на арестованного.
— На его счет можете не беспокоиться.
Хвостов повел их в операционную, дверь в которую отпер сам, и жестом предложил им войти внутрь, словно они были детьми, которых он приглашал в комнату для игр. Операционная была маленькой и чистенькой. Посередине стояло кресло с красной кожаной обивкой, привинченное к полу, выложенному белой плиткой. Сбоку торчали несколько рычагов, с помощью которых кресло можно было разложить, превратив его чуть ли не в кровать, а потом вновь поднять спинку в вертикальное положение. На стенах висели застекленные шкафчики, на полках которых стояли бутылки, баночки и коробочки с пилюлями; на каждой из них красовалась белая табличка с черной маркировкой, сделанной аккуратным мелким почерком. Под одним из шкафчиков находился металлический поднос с набором самых разных хирургических инструментов. В воздухе чувствовался резкий запах дезинфицирующего средства. Бродский не сопротивлялся, когда его пристегивали ремнями к креслу. Его запястья, лодыжки и шею обхватили черные кожаные ремни. Лев привязывал ему ноги, пока Василий занимался руками. Когда они закончили, пленник уже не мог пошевелиться, даже если бы и хотел. Лев отступил на шаг. Хвостов тем временем тщательно мыл руки над раковиной.
— Одно время я работал в ГУЛАГе, неподалеку от города Молотов. В больнице было полно пациентов, прикидывающихся душевнобольными. Они готовы были на что угодно, только бы не работать. Метались по палате, как звери, выкрикивали непристойности, рвали на себе одежду, мастурбировали у всех на виду, испражнялись на пол — словом, делали все, чтобы убедить врачей в том, что они повредились рассудком. На первый взгляд все выглядело вполне правдоподобно. Но моя работа заключалась в том, чтобы отличить, кто из них симулянт, а кто действительно помешался. Для этой цели использовались многочисленные академические тесты, но заключенные быстренько понимали, что к чему, да еще и обменивались сведениями. В итоге все очень быстро сообразили, как нужно себя вести, чтобы обмануть систему. Например, пациент, объявивший себя Гитлером, лошадью или еще кем-нибудь, почти наверняка симулировал помешательство. Поэтому пациенты прекратили изображать Гитлера, придумывая намного более изощренные способы ввести меня в заблуждение. Так что в конце концов у меня оставался один-единственный способ узнать правду.
Он наполнил шприц желтой маслянистой жидкостью, положил его на металлический поднос и принялся осторожно срезать рукав рубашки заключенного, после чего перехватил ему предплечье резиновым жгутом, чтобы обнажить толстую синюю вену, которая моментально проступила на коже. Хвостов обратился к пленнику:
— Я слышал, вы имеете некоторое медицинское образование. Я намерен ввести вам камфарное масло в кровяное русло. Вы понимаете, что с вами будет после этого?
— Мое медицинское образование ограничивается оказанием людям помощи.
— Это тоже помогает людям. Особенно тем, кто пребывает в досадном заблуждении. Камфарное масло вызовет у вас эпилептический припадок и судороги. И, пока они будут продолжаться, вы не сможете лгать. Собственно говоря, вы вообще ничего не сможете делать. Но если вы сумеете заговорить, то скажете одну только правду.
— В таком случае приступайте. Колите свое масло. И слушайте, что я потом скажу.
Хвостов повернулся ко Льву.
— Нам понадобится резиновый кляп. Он помешает ему откусить себе язык во время самого сильного приступа. Однако, как только он успокоится, мы вынем его, и вы сможете задавать ему свои вопросы.
Василий взял с подноса скальпель и принялся чистить им ногти, вытирая грязь о халат. Закончив, он отложил скальпель в сторону и сунул руку в карман, достав оттуда сигарету. Врач покачал головой.
— Только не здесь, пожалуйста.
Василий спрятал сигарету. Врач внимательно осмотрел шприц — на кончике иглы повисла капля желтоватой жидкости. Удовлетворенный, он погрузил иглу Бродскому в вену.