Никто не знает точно, почему страна так разделена. Возможно, линия раздела отражает влияние франкских народов с севера и бургундов с востока. А может быть, дело в том, что юг дольше был под властью римлян (окситанские языки ближе к латыни, чем французские)[14].

Может быть даже, что эта линия – след гораздо более давних границ между землями племен. Более поздние исследования показали: к югу от линии раздела волосы и глаза у людей темнее. Они также позволяют предположить, что южане менее образованны и чаще отказываются сражаться за свою страну.

Изучение сделанных с воздуха фотографий и названий мест позволило обнаружить вероятную пограничную зону между севером и югом, которую можно сравнить с уэльскими болотами. Она занимает почти всю территорию бывшей провинции Марш и соответствует «полумесяцу», где диалекты имеют черты и языков «ок», и языков «оль». Возможно, эта пограничная область когда-то отделяла лигурийские племена от кельтских захватчиков, а потом римлян от варваров. Главная римская дорога, Виа Агриппа, ведет из Лиона в Бордо через Клермон и Лимож – она почти точно совпадает с линией раздела языков. Едва ли можно сомневаться, что она, как все римские дороги, была построена на месте прежней, которая появилась гораздо раньше.

Вдоль этой линии до сих пор можно идти или ехать. В 2005 году я проехал вдоль участков пограничной линии Оль – Ок – Полумесяц в общей сумме около 50 миль между городами и деревнями, которые экспедиция 1873 года отметила как разные по языку. На протяжении почти 20 миль эта линия идет вдоль узкого гребня по дороге, которая мало используется современными автомобилями, но служит естественным путем через эту местность. Во всех других местах граница «ок» и «оль» пролегла по местам, где до сих пор никто не живет, по лесам или по ненадежным для передвижения болотам, которые используются в основном для тренировки военных. Любопытно, что там, где когда-то встретились два языка – в лингвистических «островках» со смесью «ок» и «оль», расположенных вдоль долин Дроны и Вьенны, сейчас среди городов и деревень явно преобладают такие, где говорят на двух языках – французском и британском варианте английского (особенно это относится к Обетеру) и где возникли местные французские пиджины.

С помощью данных 1873 года можно найти место, где территория «ок», территория «оль» и Полумесяц пересекаются. Водораздел трех языковых групп – одно из самых загадочных и полных значения мест в исторической географии Франции. Эта точка находится на крошечной дороге к северо-востоку от Ангулема, там, где лес Бракон резко кончается и становятся видны равнины и долина Шаранты. Обстоятельства сложились очень удачно: этот пейзаж мог бы стать иллюстрацией к рассказу о границе между севером и югом страны: Полумесяц представлен лесом, север с языками «оль» – полем пшеницы с северной стороны, а юг с языками «ок» – виноградником с южной.

Сменявшиеся правительства пытались стереть эту границу или, точнее, сделать вид, что она не существует. Одним из сохранившихся до сих пор нововведений революции было деление страны на департаменты. Францию разрезали на куски примерно одинаковой величины и такого размера, чтобы любой человек мог добраться из любой точки департамента до его судебного и политического центра за один день. Почти все департаменты были названы по своим физическим характеристикам: названиям гор (Нижние Альпы, Канталь, Вогезы и т. д.), рек (Дордонь, верхний Рейн, Вандея и т. д.) или по географическому положению (Нор – «север» и Кот-дю-Нор – «северное побережье). Позже, когда территория империи увеличивалась, Южная Савойя стала департаментом Монблан, Швейцарская Юра департаментом Мон-Террибль, а Люксембург департаментом Форе – «Леса». Только один город занимал в одиночку целый департамент – Париж, который во время дебатов в парламенте был назван «самым прекрасным городом мира», «отечеством искусств и наук», «столицей Французской империи».

Мысль была такая: вневременная естественная логика должна одержать верх над старыми феодальными и племенными делениями. Тираны приходили и уходили, но Альпы будут стоять всегда. Таким способом будут уничтожены «предрассудки, привычки и варварские учреждения, укрепленные четырьмя веками своего существования». Языковые барьеры сознательно не принимались во внимание, несмотря на возражения некоторых советов – например, совета Сен-Мало на границе Бретани, – что они будут вынуждены работать с людьми, говорящими «на языках, которые существовали до завоевания Цезарем Галлии».

Жалоба по поводу издания новых департаментов исходила вроде бы из малой, но существенной причины: люди потеряют свои коллективные имена. Официально перестанут существовать бретонцы, бургундцы, гасконцы и нормандцы. У людей останется только одна территория, к которой они принадлежат, – страна в целом. Новые названия не слишком наглядно описывают природу, поэтому люди не смогут называться по своим департаментам. Никто не попытается назвать себя «устьеронцем» или «монбланцем».

По иронии судьбы успех этой революционной перекройке Франции обеспечил городской средний класс. Его представители были меньше привязаны к древним границам и меньше хотели быть детьми своего края. Историческое деление Франции на части стало связываться в сознании людей со старомодными чудаками-провинциалами и примитивными крестьянами. Деление Франции на департаменты имело много достоинств с практической точки зрения, но помогло ускорить процесс, который можно назвать «закрытием» того, что только что было открыто. Незнание того, какова повседневная жизнь за пределами хорошо связанных между собой городов, хорошее знакомство с достопримечательностями Парижа и известными парижанами стало считаться признаком современности и просвещенности. Провинции снова были превращены в огромные владения невежественного сознания – глубинную Францию, источник сказок, чудес природы и угроз для цивилизации.

Празднование годовщин знаменательных событий истории государства, которое до сих пор является характерной особенностью французской общественной жизни, также способствовало стиранию из памяти людей событий и культур, которые они теперь не должны были помнить. Это забвение прошлого было одним из мощных общественных процессов, сформировавших современную Францию. Дети из семей среднего класса забывали провинциальные языки, которым научились у кормилиц и слуг, или помнили их только как колоритный пережиток прошлого. Крестьянских детей стали пороть и высмеивать за то, что они говорили в школе на языке своих родителей. Большинство потомков тех невежественных миллионов, о которых писал аббат Грегуар в своем докладе об «искоренении», забыли племенную речь своего края и перешли на строго упорядоченный и логично устроенный язык, который назывался французским, – на язык, на котором, по словам многих его носителей, почти никто не говорит правильно. В стране тысячи языков знание только одного языка стало отличительным признаком образованного человека.

Сейчас почти в каждом городе Франции есть музей быта или музей народного искусства и традиций. Большинство этих музеев наполнены предметами, которые иначе исчезли бы или превратились в дорогие украшения домов или ресторанов. Грубо украшенные сундуки, маслобойки и корзины, деревянные столы с вырезанными в крышках гладко выструганными углублениями в форме тарелок, куда разливали суп, свидетельствуют, что их владельцы умели выдерживать удары жизни. Эти вещи полны того достоинства, которое приобретают предметы, сопутствуя человеку в его жизни. Каждая из них хранит след движения, которое совершалось миллион раз. Они легко позволяют нам представить себе эту жизнь, состоявшую из тяжелой работы и привычек.