еще поправить несколько прядок и локонов, лежавших не совсем так, как хотелось Гансу; он взял снова гребень и щетку. Локоны на висках он пригладил рукой, и кончики его пальцев опять стали нежными и ласковыми. Улыбка Долли в зеркале придала ему смелости. Долли снова покраснела. Она раскаивалась, что не вела себя более сдержанно, — этот человек попросту, нахал. И вдруг она почувствовала губы Ганса на своей щеке.

Она вскочила и попятилась.

— Вы с ума сошли! — с негодованием крикнула она, и вся ее любезность мгновенно улетучилась. — И к тому же от вас несет водкой! — грубо заявила она. — Вам вообще нельзя пить — вы же дамский парикмахер!

В эту минуту вошел Нюслейн.

— Что за шум? Вы, кажется, повздорили? — спросил он.

«Кончено, — подумал Генсхен, — я слишком поторопился».

Но его опасения были напрасны: Долли весело рассмеялась.

— С чего это нам ссориться? Как тебе нравится прическа, папа?

Нюслейн надел пенсне и растерянно стал осматривать вызывающую прическу Долли. Перед ним стояла незнакомая дама.

— Слишком экстравагантно для здешних мест! — решил он. — Но талант настоящий! Черт побери, молодой человек, у вас еще будет собственный салон в Берлине! Можете работать у меня!

Нюслейн тотчас же согласился и на то, чтобы Генсхен взял на себя обязанности театрального парикмахера, — он и так достаточно проканителился с этим надменным доктором Александером, на которого никак не угодишь. В субботу Генсхен должен прийти к Нюслейну в два часа дня. Платит Нюслейн марку в час.

— Но только работать живо, живо, молодой человек! Не то это может затянуться до поздней ночи! Мы здесь работаем точь-в-точь как в Сан-Франциско!

Долли, раскаиваясь в своей недавней резкости, протянула Генсхену руку. «Красивый парень!» — подумала она, когда Генсхен ушел.

13

Марка в час — это ли не успех! Генсхен возвратился на гору в самом наилучшем настроении. По дороге он опрокинул еще одну рюмочку. Эта Долли, право же, неплохая девчонка, ничего не скажешь, уж он в таких вещах знает толк.

— Осторожно, Генсхен, осторожно, мой мальчик! — подтрунивали друзья.

Пусть себе издеваются! Генсхен смеялся. На первые деньги, которые он получит, он купит для всех них хлебной водки, несколько бутылок крепкой водки. Они уже заранее ощущали ее запах.

В следующую субботу Генсхен снова ушел, размахивая своей бамбуковой тросточкой. Он спешил. Долли сказала ему, что сегодня он познакомится со всеми дамами Хельзее, он не хотел ничего упустить.

Долли встретила его доверчивой улыбкой, как старого знакомого. Она гордо заявила, что ее прическа получила всеобщее одобрение и что сейчас придет причесываться ее приятельница Вероника. У нее, говорят, самые красивые ноги во всем Хельзее.

Но вот появилась первая клиентка. Это была жена аптекаря Кюммеля, красивая, немного высокомерная особа, заставившая Ганса порядочно потрудиться. Ее стриженые иссиня-черные волосы были уложены крупными локонами, как у римской матроны.

Вслед за женой аптекаря явилась подруга Долли Вероника; она уже больше пришлась Гансу по вкусу. В ней чувствовалось то, что Генсхен называл породой. Вероника держала маленькую модную мастерскую на Зеештрассе. Это была стройная девушка с длинными ногами и гривой выкрашенных в красновато-каштановый цвет волос. Но сегодня она была, по-видимому, не в духе — рассеянна и задумчива.

Ганса задело то, что она почти не обращала на него внимания. Лишь время от времени, болтая с Долли, она сквозь длинные ресницы взглядывала на него в зеркало; ее светлые бездонные глаза волновали его. О да, она проделывала это умело. У Вероники действительно оказались красивые ноги, немного тонковатые, правда, но прекрасной формы. А эти узкие колени! Но как только он принялся слишком внимательно рассматривать ее ноги, Долли ревниво рассмеялась.

— Вы сапожник или парикмахер? — насмешливо спросила она.

Генсхен прекрасно ее понял! Он ни разу больше не взглянул на ноги Вероники и рьяно орудовал гребнем и щеткой. Он придал красной гриве Вероники дерзкий, вызывающий вид. Как пламя на ветру, горели ее волосы вокруг узкой, породистой головы, напоминавшей голову борзой собаки. Прическа выглядела фривольно, почти залихватски.

Вероника впервые искренне улыбнулась. Прическа была, правда, немного смелой, но понравилась ей.

— Вы должны всегда носить такую прическу, она вам идет, — с поклоном заявил Генсхен. — Каждого человека можно распознать по тому, как он причесывается. Благодарю вас, сударыня!

— Ну что, Вероника, разве я преувеличивала? Разве он не красивый парень? — шепнула Долли, прощаясь с приятельницей.

— Ничего. Но он, кажется, очень высокого мнения о себе.

Вошли две деревенские девушки с красными от солнца руками и неподвижными лицами. Гансу никак не удавалось расшевелить их своими поклонами и шутками. Долли оставила его с ними: на этот раз для ревности не было ни малейшего повода. В соседнем, мужском зале раздавались голоса, стрекотали ножницы. Нюслейн щеголял своими познаниями о Наполеоне, которого он называл «великим корсиканцем». «К вашим услугам!» «Благодарю вас!» Временами он бросал испытующий взгляд в сторону дамского зала, не выпуская из рук щелкающих ножниц. Генсхен работал до седьмого пота. Деньги на улице не валяются, нужно поторапливаться, если он хочет здесь укрепиться. Долли вернулась как раз в ту минуту, когда ушли девушки. Она принесла Гансу чашку кофе с молоком. Ну разве не доброе у нее было сердце? Но не успел Генсхен сделать первый глоток, как Нюслейн широко распахнул дверь и с почтительным поклоном — впустил новую посетительницу.

— Ваш покорный слуга, фрейлейн Шпан! Чрезвычайно польщен!

— Здравствуй, Христина! — удивленно и обрадованно воскликнула Долли и протянула Христине руку, — v Тебя теперь совсем не видно!

— Я редко выхожу из дому, Долли. У нас так много работы, — спокойно ответила Христина мягким глуховатым голосом. «Голос у нее как бархат», — подумал Генсхен; девушка сразу необычайно заинтересовала его. Она заявила, что хочет лишь немного привести волосы в порядок: они слишком отросли.

Движения Христины были спокойны, в них не было поспешности и суетливости, свойственных молодым женщинам. Генсхен не сразу обрел свою прежнюю уверенность, а его обычные комплименты были здесь совершенно неуместны, он это почувствовал тотчас же. Эта девушка была не похожа на остальных здешних барышень. Ее немного бледное лицо словно светилось, а когда она говорила, на губах ее играла обворожительная легкая улыбка. Даже когда Христина молчала, эта таинственная улыбка не исчезала; казалось, она играет не только вокруг красиво изогнутого рта, но и на всем лице. Это было поразительно. Генсхен осторожно распустил ее волосы, связанные узлом на затылке. У нее были красивые виски, высокий выпуклый лоб и спокойные карие, мерцающие теплым блеском глаза.

«Удивительный народ — женщины! С Долли можно без обиняков