Его нельзя было увидеть, поймать или присвоить. Но он существовал. Все сошлось именно в это время и в этом месте. Если б кто-то похлопал его по плечу и спросил, в чем смысл всего, Ингмарссон во всяком случае попытался бы найти ответ. Тот крутился у него на языке.

– Домой, – ответил Майлз.

– Может, мне закончить шоу у тебя?

Между мыслью и действием у него не осталось и миллиметра. Ингмарссон кивнул, сдержанно, но вместе с тем радостно.

– Давай, если хочешь.

Майлз и Санна направились в сторону бухты Нюбрувикен; они шли рядом друг с другом, почти соприкасаясь. У «Драматического театра» вскочили в трамвай и там стояли и упирались руками в потолок, чтобы удержать равновесие; встречаться взглядами было, без сомнения, немного комично. У Скансена[16] они сошли с трамвая и пошли между домами.

Санна танцевала для него стриптиз на полу гостиной по сильно заниженному дружескому тарифу. В качестве аккомпанемента играла старая джазовая пластинка. Она нисколько не смущалась и танцевала очень хорошо.

Потом они пили крепкий чай, играли в игры у него в телефоне, наперебой делились историями из жизни, светлыми воспоминаниями и рассказывали о любимых вещах.

Санна уснула у него на диване. Майлз накрыл ее, положил под голову мягкую подушку и поставил будильник на полчаса раньше, чем обычно.

Он хотел создать уют, дать ей почувствовать себя как дома.

Он хотел довести все до совершенства…

Она была психопаткой. Ему нравились такие. Чаще всего они были неприхотливы в постели и заводились от таких стариков, как он.

Но не эта. Она была асексуальна. Просто лежала, как доска, и терпела. Казалось, он насиловал ее. Конечно, насиловал, но это нормально, по взаимному согласию – такова договоренность: она шлюха, он клиент.

Так убеждал себя Карлос Фуэнтес, лежа на молодой женщине, засунув язык ей в ухо и шепча непристойности, приближаясь к собственному оргазму.

Стройная и гибкая, с темными крашеными волосами, бледной кожей и порезами на руках, примерно двадцати лет от роду, она принадлежала одному сутенеру, у которого он часто снимал женщин. Для Карлоса было важно установить контакт с сутенерами, научить их чувствовать и понимать его, объяснить им, какой тип девушек ему нужен.

Этот сутенер хорошо себя проявил; понимал не все, но был на правильном пути.

Карлос кончил, перекатился на бок и выдохнул. Когда дыхание восстановилось, он встал с кровати, сунул ноги в фетровые тапки и натянул, не застегивая, утренний халат из шелка.

– Деньги на прикроватном столике, – пробормотал Фуэнтес, вышел из спальни и спустился по лестнице. Он собирался поесть на кухне. После секса его непременно одолевал голод. В холодильнике для вина всегда лежала бутылочка шабли. В обычном холодильнике – гусиная печень, несколько немецких колбасок с пряностями и копченый лосось. Карлос будет есть все руками – так вкуснее.

Он вошел на кухню – чистую и современную. Холодильник был гигантским, словно шкаф. Карлос заглянул внутрь; синий свет придавал его лицу странный вид. Он взял бутылку вина под мышку, тщательно отобрал еду для ночной трапезы…

– Карлос? – Вкрадчивый и чувственный голос принадлежал женщине.

Он обернулся.

Ему улыбалась Соня Ализаде.

– Соня, – задыхаясь, произнес Фуэнтес. Он все понял.

Удар дубинкой пришелся ему в висок. Карлос покачнулся, бутылка вина упала на пол и разбилась. Еще удар Сони по голове – и он плашмя рухнул на пол, все его мускулы расслабились.

Соня сняла черный рюкзак и, сев верхом на Карлоса, быстро ловкими движениями достала провода и связала ему руки и ноги. Затем выудила из рюкзака широкий скотч, заклеила рот и два раза обернула вокруг головы, после чего откусила конец, поднялась и бросила рядом с ним большой прозрачный пакет.

Женщина, бывшая с Карлосом в постели, пришла на кухню и встала у его ног, Соня – у его рук.

По незаметному сигналу обе подняли огромного мужика и положили в пакет. Соня надела на Карлоса кислородную маску, присоединила ее к небольшому баллону с кислородом и застегнула молнию. Затем встала, любуясь своим трудом.

– Вот где ему место, – шепнула она себе под нос и протянула женщине конверт. Его толщина говорила о большой сумме наличными. Женщина открыла конверт и пересчитала.

– Употребляешь? – спросила Соня. – Поэтому занимаешься этим?

Женщина подняла глаза от конверта и язвительно улыбнулась.

– А ты как думаешь?

– Бросай, – ответила Соня.

Женщина презрительно фыркнула и сунула конверт в сумочку.

Вместе они быстро вынесли мешок к джипу на спящую улицу. Когда они загрузили Карлоса в багажник, женщина развернулась на каблуках и пошла по тротуару, вскоре исчезнув из виду.

Соня закрыла багажник, села за руль и уехала.

Три комнаты в ряд, кухня и просторная ванная. Все как в обычном доме, если б не камеры наблюдения на потолке, окна с решетками и регулируемые двери.

Эрнст стоял у окна и поглядывал на улицу. Он находился на каком-то подворье, отделенном от мира. Очевидно, там, снаружи, были большие угодья, пастбища и лошади. Конюшня, скотный двор и чуть поодаль – свинарник.

Коен отвез его в Арланду, и они вместе полетели в Мюнхен. Коен был все время рядом. На месте их ждала машина, и Эрнсту вкололи снотворное. Он очнулся в одиночестве в этой комнате на широкой кровати, посмотрел немецкое телевидение, поел и стал ждать, нервно передвигаясь по помещению.

В дверь постучали, вставили ключ в замок и повернули в скважине. Внутрь, наклонившись, заглянул темноволосый мужчина с татуировками и осмотрелся. Он сделал шаг назад, придержал дверь, и в комнату вошли Ральф Ханке и Роланд Генц с парнем, которого Эрнст знал по фотографиям, – Кристианом Ханке, сыном Ральфа, тридцатилетним наследником с кудрявыми черными волосами и светло-голубыми глазами…

– Нам нужно представляться? – спросил Ральф.

Эрнст покачал головой.

Трое мужчин уселись на диван, Эрнст остался стоять у окна. Он почувствовал, что они нервничают.

– Что ты можешь нам рассказать? – спросил Ральф. Говорил он нервно.

– Не знаю, – ответил Эрнст.

Они уставились на него. Он понимал, что такой ответ неприемлем. Пока у него будет что им дать, они не убьют его. Потом лишат его жизни и закопают где-нибудь – вероятно, там, в роще. А Эрнст Лундваль этого очень не хотел. Так что он все верно разыграет и будет давать им по чуть-чуть. Сдать Гектора? Да, это неизбежно, если Эрнст хочет выжить.