А я сидела на кресле-качалке возле окна, мечтая накрыться с головой толстым одеялом, и задыхалась, подавляя желание сказать: «Разве не лучше для него традиционная рыба с картошкой, и никаких цукини? Чем, интересно, ваши цукини лучше рыбы с картошкой, пачки дорогих сигарет “Бенсон энд Хеджис”, бутылки водки или, наконец, дозы отменного кокаина? Если подумать…»

Общаясь с родственниками, я обычно бываю в чертовски дурном настроении. Одна весьма уважительная причина, в силу которой мне не следовало бы жить с ними на одной улице, всего в ста пятидесяти ярдах от родительского дома.

– Как ты думаешь, может, мне надо подержать руку под холодной водой? – спросила мама у папы, поглаживая покрасневшую кожу. – Разве не это рекомендуют при ожогах? Или лучше смазывать их маслом? Как же давно я не обжигалась…

Она рассталась с надеждой привлечь внимание Фрэн или Антона, но с ее стороны было глупо не замечать потерю слуха слишком разозлившегося на меня папы. Степень его ярости явно выражалась в позе и выражении лица: голова опущена, брови хмуро сдвинуты, спина напряженно сгорблена, руки сжаты в кулаки. На нем была синяя рубашка в желтую полоску, и я не сомневалась, что излучаемая им сейчас энергия была сродни серой скальной породе, и Элис согласилась бы со мной, если б увидела его в этот момент. Он сидел неподвижно уже около пятнадцати минут: ухмыляющийся папа, покровительственно похлопавший меня по спине, когда я явилась в его дом, и проводивший меня в кухню, теперь исчез, превратившись в статую, которую, будь я скульптором, я назвала бы «Разъяренный мыслитель».

– Ты что, совсем рехнулась?! – процедил он, глянув в мою сторону. – Вы не можете позволить себе дом за миллион двести!

– Я знаю, – сообщила я ему.

Его беспокоила не только перспектива моего финансового безрассудства. Он был возмущен беспорядком, который я привнесла в его жизнь, не посоветовавшись с ним. Наша семья привыкла жить спокойно, никогда не видя убитых женщин, потом вдруг необъяснимо исчезавших. Теперь, благодаря мне, привычное спокойствие улетучилось.

– Если ты знаешь, что вы не можете позволить себе дом за миллион двести фунтов, зачем же ты его смотрела? – спросила мама таким тоном, словно чертовски умным логическим маневром уличила меня в глупости.

Она медленно и ритмично принялась покачивать головой из стороны сторону. Казалось, мама намерена продолжать это качание вечно, как будто я уже предоставила ей более чем достаточно причин для непреходящих страданий. По ее представлению, я уже обанкротилась и навлекла позор на всю семью. Мама обладала способностью входить в некие измерения, не доступные большинству простых смертных, предвидя наихудший вариант сценария на грядущие десять лет. Такое будущее так же реально для нее, как и настоящее, и видится оно так ярко и отчетливо, что, в сущности, основную часть времени перед ним меркнут любые реалии настоящего.

– Разве ты никогда не смотришь на то, что вы не можете себе позволить? – спросила я.

– Нет, безусловно, никогда не смотрю!

Вот так, разговор закончен. Точно защелкнулась металлическая застежка старомодной дамской сумочки. Мне следовало ожидать такой категоричности. Моя мать никогда не делает ничего, кроме исключительно разумных вещей.

– И тебе не следует, и ты не стала бы, если бы только не поддавалась искушениям, а подумала головой, прикинув размер закладной…

– Но, мама, это вообще невозможно, чтобы они получили такую огромную закладную, – насмешливо бросила Фрэн. – Ты, как обычно, волнуешься по пустякам. Они не будут покупать этот дом, просто не смогут. В нынешней обстановке на рынке недвижимости за коттедж «Мелроуз» никто не даст больше трех сотен тысяч, и больше половины из этой суммы оттяпают жилищно-строительные кооперативы Роундесли и Силсфорда. Даже если Кон и Кит сложат все свои сбережения, никакой кредитор в здравом уме не ссудит им больше миллиона фунтов стерлингов.

После ее слов мне захотелось крикнуть, что моя сестра, естественно, не меньше нас с Китом знает о состоянии наших финансов. Говоря о «сбережениях», она имела в виду точную сумму, причем верную сумму. Мне столько же известно о ее с Антоном деньгах: состояние их индивидуальных сберегательных счетов, их закладной, их точный ежемесячный доход теперь, когда Антон перестал работать, сколько они платят за обучение в школе Бенджи (едва ли хоть пенни), и сколько платят за них мама с папой (практически полную сумму).

Сколько себя помню, мама обычно твердила нам: «Не понимаю, почему некоторые семьи так скрытны в вопросах, связанных с их финансами? Зачем обращаться с ближайшими родственниками как с чужими людьми?»

Когда мне исполнилось двенадцать, а Фрэн, соответственно, десять лет, мама показала нам голубые книжицы их с папой сберегательных счетов, желая объяснить, что им удалось накопить четыреста семьдесят три тысячи фунтов и пятьдесят два пенса. Помню, разглядывая написанные синими чернилами циферки, я пребывала в полнейшем потрясении и ошеломлении, подумав, что мои родители, должно быть, гениальные бизнесмены и что мне даже надеяться не стоит сравняться с ними в уме. «У нас всегда все будет в порядке, поскольку мы имеем такую сумму в качестве резерва безопасности», – гордо пояснила нам мама. И мы с Фрэн попались на ее пропаганду и потратили наши отроческие годы, бережливо отдавая карманные деньги на наши сберегательные счета, пока наши подруги легкомысленно тратили все до последнего пенни на губную помаду и сидр.

– Если ты думаешь, что мы с твоей матерью собираемся ссужать вас деньгами, чтобы вы могли жить не по средствам, то можешь забыть об этом, – заявил папа.

Они с мамой полагали, что жизнь не по средствам равносильна, в моральном плане, опорожнению детских горшков из окон.

– Нет, я так и не думала, – ответила я ему.

Я не стала бы занимать у родителей и сотню фунтов, не говоря уже о миллионе.

– И я вовсе не собираюсь покупать дом одиннадцать по Бентли-гроув, даже если б могла позволить себе купить дом и раз в десять дороже, а в мире не осталось бы никаких других домов, – добавила я.

Объяснять им причины этого я не стала. Они, должно быть, были очевидны.

– Вы действительно думаете, что нам надо обсуждать мое гипотетическое сумасбродство? А как же быть с мертвой женщиной в луже крови? – попыталась я вернуться к важной для меня теме. – Почему бы нам не поговорить на эту тему? Почему вы избегаете ее? Я ведь все вам уже рассказала, верно? Могу поклясться, я рассказала вам о том, что видела на вебсайте «Золотая ярмарка» и о визите к нам детектива, способного…

– Ты не видела никакой мертвой женщины – ни на сайте «Золотая ярмарка», ни где-либо еще, – оборвал меня папа. – Мне в жизни еще не приходилось слышать такой нелепый вздор. Ты ведь сама призналась: когда Кит пошел взглянуть, там не оказалось никакого тела. Верно?

– Именно так ты и сказала, – нервно добавила мама, точно боялась, что в своей непредсказуемости я способна, вероятно, изменить мою историю.

Я кивнула.