…А вот и пять. Валеру пробрала дрожь. То ли от волнения – а скорее от вечерней прохлады. И хотя он поддел под Володькину джинсовку водолазку, а сверху нее еще и рубашку с расстегнутым воротом, все равно апрельским вечером было зябко. Куртка совсем бы не помешала. Но куртка выглядела совершенно не хиппово, даже в сочетании с фирменными джинАми. Приходилось страдать.

И тут из перехода появилась она. Лиля. С опозданием всего на четыре минуты. У Валерки сердце ухнуло вниз, но он через силу улыбнулся. Улыбнулась и Лиля. Улыбнулась и простосердечно помахала юноше рукой. Он сделал к ней навстречу четыре шага. И в этот самый миг понял, что влюбился. Влюбился – окончательно и бесповоротно. И милее, чем она, чем ее лицо – чернобровое, чуть раскосое, улыбающееся – ничего у него нет в этой жизни. И все, что ни скажет и ни сделает она, ему будет в кайф. И он может говорить с ней о чем угодно – и ему это тоже будет в кайф…

Валера подошел к ней вплотную. Она оказалась высокая – почти одного с ним роста. От нее пахло чем-то невыразимо прекрасным – то ли ее духами, еше не знакомыми ему, то ли ее чистым телом и дыханием.

Валерка сказал заготовленную фразу:

– Вы одна?

Недоумение отразилась на ее лице. Он пояснил:

– Без инкассаторов?

Она расхохоталась.

– И правильно, что без инкассаторов! – сказал он. – Потому что вашу трешку я вам не принес.

– Зачем же вы здесь?

– Чтобы предложить вам проценты. Она лукаво улыбнулась:

– Девять копеек?

– Нет, лучше. Мы сейчас пойдем в одно место. Фирмовое. Очень интересное. Но которое в Москве мало кто знает.

Она нахмурилась и сказала даже холодноватым тоном:

– Я надеюсь, это будет не ваша квартира.

– Нет, сударыня! Что вы, гражданка?! Как вы могли подумать!

И Валерка, словно подражая сорокалетнему старцу с гвоздичками, предложил Лиле руку. Она доверчиво положила свою ручку на его предплечье. Ее кисть была без перчатки и чуть покрасневшая от вечерней прохлады. На беззащитном запястье виднелось несколько черных волосков. «Это хорошо, – против воли мелькнуло у Валерки. – Волосатенькие девушки, говорят, страстные. – Он оборвал себя: – О чем я думаю?! Просто быть с ней – уже радость!»

И рука об руку они спустились в полупустынное чрево метро «Площадь Ногина», где гуляли тепловатые ветерки.

Пока Валерка и Лиля ехали в метро с двумя пересадками, они стали (как ему показалось) еще ближе.

В пустых прохладных вагонах они не садились, а стояли, держась за поручни, лицом к лицу. Валерка изучал ее – и говорил, говорил, говорил.

Он рассказал, в юмористических тонах, историю, случившуюся с ним сегодня в троллейбусе. Лиля ахнула.

– Не волнуйтесь, – вскричал он. – Мы не пропадем. У меня есть заначка. Пять рублей, конечно, не пятьдесят – но, я надеюсь, на сегодня нам хватит. А три рубля я отдам, если можно, в следующий раз.

Валера рассказывал анекдоты – в том числе и не совсем приличные. К примеру, про английскую королеву на поле сражения:

– Королева обходит поле битвы. Стонут раненые бойцы. Она обращается к одному из них: «Куда вы ранены, рыцарь?» – «В член, моя королева!» – «Кость не задета?» И тут раненый напрягает последние силы, привстает и кричит: «Да здравствует король!»

Девушка не жеманничала – смеялась, и это нравилось студенту.

Словно между делом, он рассказал о себе (слава богу, Асуанская плотина, которую придумал Володя, была ею забыта). Задавал, невзначай, короткие вопросы о ней. Оказалось, что она – тоже студентка. И уже – четвертого курса. Учится во Втором меде. Живет в Москве одна – в комнате в коммунальной квартире. Родителей у нее, как она сказала, погрустнев, нет, и Валерка не стал вдаваться в подробности: что значит «нет». Старший брат с молодой женой (эхо с ними она вчера была в «Пекине») завербовался на Север и как раз вчера вечером отбыл.

Во время их разговора сознание Валерки словно разделилось надвое: одна часть, отвечающая за эмоции, восхищалась милым широкоскулым лицом Лили, ее лучистыми глазами и безыскусной простотой ее речи. Вторая его половинка – видимо, рассудочная – считала про себя плюсы новой знакомой: нет родителей, отдельная комната в коммуналке, студентка меда (говорят, медички циничны и легкодоступны)…

Наверняка Валеркины плюсы и минусы считала про себя и Лиля. Женщины, говорят, гораздо рассудочней и меркантильнее мужчин. Но знать бы: только ли считала? Или – тонкое лицо Валерки, его сверкающие глаза, длинные пальцы вызывали в ней хоть какой-то эмоциональный отклик?

Как-то незаметно они перешли на «ты».

Когда вышли на станции «Измайловский парк», он предложил ей руку, и Лиля опять, не чинясь, положила свою ладонь на его предплечье.

Уже смеркалось и холодало. Молодые люди пошли ко входу в парк.

– Куда мы идем? – со смехом спросила она.

– Тш-ш, это секрет. Пока.

– Но я надеюсь, мы не будем гулять по дорожкам?

– А почему нет?

– Холодно. Сыро. Грязно. Вон снег до сих пор лежит. А ты у меня вообще получишь обморожение.

Валерке понравилась прозвучавшая из ее уст конструкция: «ты у меня».

– Нет-нет, по дорожкам гулять не будем.

– Тогда куда мы идем? Кататься на карусели?

– Терпение, Штирлиц, терпение.

– Хм. Ты меня заинтриговал.

– Это хорошо, – прямо глянув ей в глаза, заявил он. – Говорят, что женщины любят мужчин, которые их интригуют.

Она чуть насмешливо улыбнулась:

– Приятно иметь дело с мужчиной, разбирающимся в женщинах.

За легкой словесной перепалкой они дошли до длинного ангара, стоявшего чуть в глубине парка справа от входа.

– Нам сюда, – молвил Валерка.

– Что это?

– Сейчас увидишь, – сказал юноша.

Сам про себя он взмолился: «Только бы он был открыт! Только бы там не было дикой очереди!..» В государстве рабочих и крестьян от любого увеселительного, и не только увеселительного, заведения можно было ожидать очередного подвоха. В любой момент на дверях могла появиться табличка: «Санитарный час», «Закрыто на ремонт», а то и лапидарно-безнадежное: «Не работает». К тому же заведение могло быть закрыто и безо всякого объяснения причин.

Но куда же Валера привел Лилю?

Хватит морочить голову читателям.

Хотите верьте, хотите нет, но в ту пору в Москве, а именно в Измайловском парке, существовал, как ни странно это представить, боулинг – он же кегельбан. Без всякой шумихи и, естественно, рекламы он возник, в единственном числе, в столице году в 76-м – и так же тихо, как появился, исчез в начале 80-х.