родные братья, он не знается. У него на уме — джаз. На саксофоне что-то мурлычет… Общался этот никитовский мотоциклист со старым Пунтусом. Притом на высоких тонах. Я в это время проходил мимо. Остановился, прислушался. Одно четко уловил: «Попросите меня в следующий раз, сами сообразите пламя!»

— И все?

— Все.

— А где мотоцикл? Он где-то его оставлял?

— За двором.

— Место показать сможешь?

— Сейчас? Темно же.

— А завтра, с утра пораньше?

— А что показывать? Парняга прокричал с мотоцикла и укатил в неизвестность. Машину оставлял на площадке. Раньше там Алексей Романович парковал свою служебную «Ниву».

— И все же приди завтра. Покажи.

— Приду.

Утром, еще коров не выгоняли на выпас, они побывали возле двора бывшего председателя. Свежий след мотоцикла нашли. Отпечаток был четкий.

— Протектор тот?

— Вроде да, — взволнованно произнес Андрей Данилович.

Голос его дрожал.

Слепок он принес с собой. Развернул газету. Кусок уже высохшего чернозема положил рядом со свежим следом от мотоцикла.

Мужики, как заправские сыщики, смотрели на вещдок сосредоточенно. Размышляли. Леха, сдвинув кепку на лоб, по привычке чесал затылок. Андрей Данилович крутил до желтизны прокуренный ус. Рисунок протектора совпадал.

— Ну, что я?..

— Да, ты разведчик и даже алкоголик, — удовлетворенно подтвердил погорелец.

— Сначала алкоголик, а потом уже — разведчик, — самодовольно уточнил Зема. — Но если ты хочешь узнать, кто такой мотоциклист, к Пунтусу не обращайся, лучше к участковому. Хотя… и участковый купленный. Все они куплены. Против председателя, даже бывшего, мало кто попрет. Они же, бывшие, все захватили. Даже президентские кресла.

— Ты, Леха, в политику не лезь, — строго предостерег его Андрей Данилович, — а то тебя возьмут за шкирку…

— Брали уже, — весело ответил Зема. — А я доказал просто и вразумительно, что я алкоголик, за себя не отвечаю… Кстати, таких нас миллионы.

— Ты опять в политику. Вот за это тебя и не любит наше дорогое начальство.

Леха тут же злорадно:

— А тебя, Данилыч, любит?

— Я — народ… Чтоб меня любить, надо менять начальство. А само оно меняться не станет. Не станет, чтоб добровольно «кто был всем, а стал никем»?.. — и покрутил белой, как придорожный снег, головой.

— Правильно, — согласился Леха. — Ты, народ среднего класса, промолчишь, потому что у тебя есть уже собственность, гектары. Вякать буду я. У меня гектаров нет. Значит, мне терять нечего. Вот сыновья твои, возможно, вякнут… Кстати, они скоро домой заявятся? Работенка им найдется. Они молодые, а молодые меньше митингуют, а больше действуют.

Спросил бы Зема что полегче… Если бы знать, когда они заявятся? Было письмо от Миколы, но пустое. Не обрадовало. Зато недавно позвонил Никита. Из Воронежа. Вроде обнадежил, дескать, ждите в гости. А если в гости, то надолго ли? Микола, по расчетам, уже защитил диплом. Вернется — сообразим свадьбу. А если уже нашел для нас толковую невестку, чтоб хозяйство любила, тогда привози, будем рады. В хозяйстве невестка — первая работница. Привел же он, их отец, двадцатилетний Андрей шестнадцатилетнюю Клавдию. Старикам понравилась — не лежебока: с утренней зарей проворно поднималась, ложилась — за полночь. А потом она поступила в педучилище, заочно закончила. Дали ей сначала второй класс, все дальнейшие годы вела с первого по четвертый. Считай, тридцать лет все детишки Сиротина учились под ее началом. Разные получились ученики, потому что разные были родители. У нее на глазах за годы перестройки село расслоилось — на крутых и нищих. Да иначе и не могло быть. Кто-то много заработал, кто-то много украл. Кто воровал и откупался, того по рукам не били, давали возможность обогащаться дальше.

Так получилось, что лучше всех обогатился Пунтус. В момент приватизации он как председатель ликвидационной комиссии за бесценок продал артельное имущество. Его сыновья как члены бывшего колхоза выкупили технику. Она их кормила и поила.

Старый Пунтус по селам района открывал свои магазины. В Сиротине открыл магазин бытовой техники.

У Перевышек были гектары, вот их и следовало сделать прибыльными. А как это получится, решат на семейном совете, когда сыновья съедутся…

Так мыслил Андрей Данилович, стоя на краю своего поля. Литые резиновые сапоги, которым, казалось, не было износу, погрузились по щиколотку в раскисший чернозем. В такую землю что ни кинь, взойдет и заколосится.

Старый Перевышко томился в неизвестности. Перво-наперво следовало заслониться от напастей. А как? Поджигатель уже вроде проявился. Но это надо еще доказать. Дельно будет, если поджигатель сам признается. Но чтоб человек сам признался, его нужно аккуратно расспрашивать, то есть выпытать, а если бить, то не до смерти. Примерно так поступают везде. Но это когда решают вопросы политические. А на бытовом уровне делается проще. Ловят в безлюдном месте и бьют без посторонних. Если же у битого есть возможность отыграться тем же способом, тогда человека лишают кислорода и надежно прячут от следственных органов: трупы бесследно исчезают.

У Андрея Даниловича было жгучее желание поймать мотоциклиста, допросить как следует и закопать в посадке рядом с паевым полем. Но смерть исполнителя никогда еще не останавливала заказчика.

И на следующий год пожар повторится. В этом Андрей Данилович был больше чем уверен. Он чувствовал свою беспомощность. Надежда была только на детей. А дети в родное гнездо не торопились. У них была своя жизнь. И все же ему хотелось вручить землю своим детям, а не подлым арендаторам.

Сколько земли они уже сгубили! Тот же Пунтус третий год подряд на Нижних Полях, что в пойме реки Белой, сеет подсолнух. У него с португальцами договор на десять лет. Почему-то они облюбовали только Нижние Поля. Там самые тучные черноземы, лучшие на Слобожанщине. За десять лет, если из года в год сеять один подсолнух, земля истощится. Тогда арендатор вернет селянам наделы. А что такое выхолощенная земля? На такой пашне и чертополох зачахнет.

Расчет у Алексея Романовича Пунтуса был точный. К этому времени его земляки, отдавшие в аренду свои паевые гектары, будут уже на кладбище. А мертвые с живыми не судятся.

Не хотел судиться и Андрей Данилович. Но что делать, если у тебя твое отнимают, тебя жгут и грабят, а закон на стороне грабителя? Стыдить грабителя — пустая затея, а призывать к совести — удел слабого.

Старый Перевышко слабым себя не считал.

16

У Никиты на руках был отпускной, рапорт на увольнение остался в части. Командир полка не решился давать ход рапорту. Отличных прапорщиков из армии не увольняют.

Полковник Замятин позвонил в Воронеж, в штаб армии, начальнику отдела инженерных войск генерал-майору Кодацкому.

— Тут ваш