Чтобы было понятно, где самые острые проблемы? Какие врачи, какие учреждения работают хорошо, а какие плохо, правильно?

Точно сейчас мы не можем узнать это, у нас нет объективной информации, только общая статистика.

У нас даже по смертности нет объективной информации…

Она грубая. Мы работаем по грубым, так называемым нестандартизированным показателям. Об этом говорит доктор Вахтанг Мерабишвили – популяризатор и основной двигатель большого популяционного ракового канцеррегистра. Он говорит, что Россия, к сожалению, не может приблизиться ни к европейским, ни к американским честным показателям, потому что мы используем показатели грубые. У нас заполняются бумажные формочки, которые хранятся где-то у районных онкологов. Как они заполняются, мы представляем: баба Люба пришла, смахнула бумаги со стола, часть регистра потерялась. Где больные? Наверное, там. Выпадают из общего follow up (follow up – это наблюдение).

Зачем нам нужна глубокая информатизация? Мы должны четко понимать, от каких причин скончался онкологический больной. Вот пациент, у которого в анамнезе рак, умирает. Причина смерти – онкологическое заболевание. Но может, он умер от других причин? А с таким подходом мы имеем другую картину.

Прояснение этой картины – конечная цель большой реформы, которая, на мой взгляд, сейчас уже очень сильно назрела. И начинать нужно именно с электронных регистров. Сюда должны вноситься данные по всем онкохирургам: как они оперируют, с какой частотой, какую нозологию, с какими осложнениями, с какими результатами, как часто у пациентов возникают рецидивы. Как часто возникает прогрессирование, по какому пути пошла болезнь, как она прогрессирует – эти закономерности очень интересны для онкологов. Только большой массив таких данных даст нам ключ к пониманию масштаба проблемы. Мы понимаем сейчас, что проблема глобальна, но не можем облечь ее в какие-то рамки.

Правильно ли я понимаю, что в России достаточно много времени, и сил, и денег тратится на оборудование, и меньше вкладывается в диспансеризацию, в чекапы?

Вы абсолютно правы. У нас сейчас нет сильного инструментального голода. Что это значит? Практически все диспансеры оборудованы современным диагностическим оборудованием, есть компьютерные томографы, МРТ, УЗИ, эндоскопические стойки. В некоторых регионах есть проблемы, но из-за волны по поводу принятия программы онкологии[4] инструментальный голод не особо виден.

Из интервью Андрея Павленко порталу «Правмир»

«Близкие погибают на руках»

Наталья Ефимова родилась и выросла в Ижевске. Там же кончила медицинскую академию и сейчас работает в фарминдустрии. Наталья рассказывает, что она, как и Андрей, видит проблемы здравоохранения и со стороны врача, и со стороны пациента.

«Сейчас одна из основных проблем – отсутствие хосписа в нашем регионе, – говорит она. – Население Удмуртии – около 1 516 000 человек, в 2014 году на учете стояло более 31 тысячи пациентов с онкологическим диагнозом. На всех этих пациентов есть чуть более 200 паллиативных коек, включая и детские. Стоимость финансирования одного такого места – 149 рублей в день, большая часть из этих денег идет на парентеральное питание, на лечение практически ничего не остается. В общем, это капля в море, и попасть в паллиативное отделение практически невозможно.

Также есть два доктора-онколога, которые выезжают на дом для оказания помощи, но день их расписан по секундам, и ко всем они просто не успевают. Наверное, каждый человек в той или иной степени соприкасается с темой онкологии. Куда идти, когда надежды нет? Чаще всего нет никакой помощи, и близкие погибают на руках.

У моей подруги в прошлом году обнаружили рак легкого, уже в третьей стадии. В течение года она исправно ходила к врачам, ей провели несколько химиотерапий, каждый раз предлагали новый курс лечения. Врачи пытались найти тот самый, который уменьшит размеры опухоли, чтобы была возможность провести операцию, но становилось только хуже. Стала нарастать дыхательная недостаточность, интоксикация, отеки. Невероятными усилиями мы договорились положить ее на стационарное лечение в терапевтическое отделение, но через семь дней ее выписывают из отделения с жидкостью в плевре. Начинаются приступы удушья с потерей сознания. Ни одно отделение не берет ее для торакоцентеза. Как оказалось, существует запрет делать эту процедуру таким больным. В хирургии по месту жительства нам вообще заявили, что она и так умирает, и ничего делать они не будут.

Я даже не хочу говорить о хамском отношении своих коллег и о том равнодушии, с которым мы столкнулись. Наконец, нам удалось вызвать онколога на дом. Он в домашних условиях выполнил эту процедуру, дал рекомендации по дальнейшей тактике ведения пациента. И сегодня ей удалось поспать два часа без приступа за последние пять суток. Что сказать? Я знаю, как страшны приступы удушья, страх смерти читается в ее глазах, а помощи нет.

Я спросила этого онколога, пытались ли они хоть как-то организовать хоспис, где могли бы достойно уходить пациенты, на что получила ответ: „У нашего правительства денег нет содержать данную структуру“. Я очень хочу помочь онкологам, пациентам, их родственникам, но не знаю, с чего начать, – как организовываются хосписы, как они функционируют, к кому идти с таким проектом и вообще, что можно сделать».

Уверенность и сила. Май – июнь 2018

Кто кого?

Андрей

Четвертая химия. Чем отличается? На мой взгляд, почти ничем, кроме того, что чувствуется уже кумулятивный токсический эффект, который выражается в повышенной слабости, происходит астенизация. Если раньше пребывание на работе до вечера не вызывало никаких проблем, то теперь, пробыв на работе, например, до обеда, по прибытии домой я должен отдохнуть часа два точно, иногда даже три… Появилась повышенная раздражительность. Хотя по мне, наверное, это не очень видно, сам я чувствую, что некоторые вещи, которые раньше не вызывали во мне раздражения, начинают раздражать. Может быть, это, конечно, информационный вал, который на меня свалился нежданно-негаданно в последнее время, но я так не думаю. Расцениваю это как токсический эффект на мозг, если можно так сказать. Шучу, конечно, но, в общем-то, это признаки астенизации и астенизации нервной системы в том числе.

➧

Завтрак был на работе. Я пил чай с бутербродами и шоколадкой, съел два-три бутерброда и несколько кусочков шоколадки. Обедать на работе я не стал, уже по приезде домой поел первое, второе и компот, как говорится. На самом деле мой рацион изменился: я по рекомендации своих докторов исключил острое, жареное, жирное практически полностью, исключил молочное полностью. В рационе должна оставаться пища, которая обеспечивает регулярный стул.