Глаза у Дайан закрывались. Она поняла, что немедленно нужно ложиться спать, иначе завтра она не сможет не то что играть, а вообще сказать хотя бы слово.

В «Глобусе» работа была построена иначе, чем Дайан привыкла в ставшем ей родным за столько лет «Театре Эдвина Бута». Главного режиссера она видела только в самый первый день, когда ее знакомили со всеми. В основном она работала с Эдгаром. У главного режиссера было несколько помощников, каждый отвечал за определенную часть спектакля, а, уже когда они проделывали основную работу, спектакль соединялся главным. Поначалу такой подход сильно удивил Дайан. Она считала, что режиссер должен быть в курсе своего спектакля с первого до последнего дня. Но чем больше они работали, тем отчетливее Дайан начинала понимать, что в таком подходе есть определенный смысл. Эдгар мог посвятить всего себя одной Дайан, не отвлекаясь на третьестепенные персонажи. Да и работали они столько, сколько выдерживал их организм.

В «Театре Эдвина Бута» всю режиссерскую работу в основных спектаклях Колфилд брал на себя. Но из-за этого часто актерам первых ролей приходилось дожидаться, пока менее опытные и талантливые актеры, играющие в массовке, сообразят, чего же от них ждет режиссер.

Дайан настолько погрузилась в работу с самого первого дня, что совершенно забыла даже думать обо всем, что с ней случилось в Нью-Йорке. Забыть об Итене Колфилде и о растоптанной любви ей помогала миссис Брук, которая явно взяла шефство над своей молодой приятельницей. Она нашла Дайан квартиру, перезнакомила ее со всеми людьми, которые в чем-то могли помочь «милочке Дайан», как ласково называла ее миссис Брук.

Самый первый ужин в доме Бруков настолько понравился Дайан, что она откладывала все свои дела, если только миссис Брук, или Эмили, как она попросила Дайан называть ее, приглашала к себе на ужин.

Но что-то в этих отношениях беспокоило Дайан. Она никак не могла понять, что же тревожит ее, пока в один из вечеров Филипп не открыл ей глаза.

Дайан уже настолько освоилась в доме Бруков, что постоянно помогала хозяйке на кухне. Но в последнее время все чаще Эмили жаловалась на усталость и отправляла следить за жарким подругу и сына. Однажды Дайан решила поговорить с Филиппом о состоянии здоровья Эмили, которое начинало ее беспокоить.

— Филипп, тебе не кажется, что твоя мать в последнее время начала слишком быстро уставать? — спросила она, пытаясь таким образом вызвать его на разговор о волнующей ее проблеме.

— Ты еще не догадалась, что здесь происходит? — спросил он, весело улыбаясь.

— Нет. Но мне кажется, что Эмили больна, и серьезно больна. Она всегда такая активная, а в последнее время все чаще просит помочь ей. И я не уверена, что это так смешно! — постаралась она осадить Филиппа, когда тот принялся хохотать. — Не разбей тарелку, пожалуйста.

Филипп продолжал сотрясаться в приступах неудержимого хохота. Дайан растерянно смотрела на него. Ее поражал человек, который, она это видела, искренне любил мать, но при этом мог смеяться, когда обсуждалась такая серьезная тема, как ее здоровье.

— Когда успокоишься, скажи мне.

Дайан отвернулась от него, рассчитывая, что ее поведение заставит Филиппа успокоиться и поговорить нормально. Но вызвала только новый взрыв смеха.

Через несколько минут Филипп все же сумел взять себя в руки.

— Прости, Дайан, но, как только я тебе объясню, что происходит с моей матерью, ты тут же поймешь, что меня так рассмешило.

— Ты готов объяснить мне это или еще посмеешься?

— Нет, сейчас же введу тебя в курс дела. Мама всю жизнь была совершенно уверена, что, если человек к тридцати годам не состоит в законном браке, а к сорока не родил ребенка, на нем можно ставить крест — для общества он потерян. Она всю сознательную жизнь проповедовала эту, с позволения сказать, концепцию. И вот ее единственный сын, опора ее старости, дожил до сорока одного года и так и не женился! И даже не пытался. Маме кажется, что все ее знакомые откровенно смеются над ней и надо мной. Или сплетничают, что что-то со мной не так. Это ужасно, но она даже пыталась заставить меня показаться врачу. И вот появляешься ты. Насколько я знаю, Дайан Сегер очень быстро стала идеалом невестки для моей мамы. Так что все ее недомогания — лишь повод свести нас вместе. Каждый день перед твоим приходом она буквально проделывает мне дырку в голове советами насчет того, как завоевать женское сердце. И, так как ты уже не первая, я прекрасно знаю, как дальше будут разворачиваться события.

— Может быть, поделишься своими знаниями со мной, чтобы я была готова отразить атаку?

— Нет проблем. Ответь мне только на один не очень приличный вопрос.

— Все зависит от того, насколько он неприличный.

— А это зависит от того, как ты к этому относишься.

— Гм, — только и сказала в ответ Дайан. Она слишком долго общалась с Ингрид, чтобы не замечать в подобном диалоге скрытого смысла. Чтобы выйти из ситуации, которая становилась все более неловкой, Дайан решила действовать напрямик. — Спрашивай, что ты хочешь узнать.

— Ты отважная женщина.

— Не ёрничай, пожалуйста, никакой отваги не вижу. Я полагаюсь на то, что ты джентльмен.

— Поймала, — грустно констатировал Филипп. — Тогда мой вопрос: сколько тебе лет, Дайан?

— И все? — удивилась она.

— Многие женщины глаза бы мне выцарапали за такой вопрос.

— Не вижу ничего крамольного. Мне тридцать лет. Скоро будет тридцать один.

— Когда мама прознает про твой день рождения, вместе с поздравлениями она, несомненно, пожелает тебе выйти в этом году замуж и родить ребенка. Потому как ты уже разменяешь четвертый десяток. Затем она начнет расхваливать мои достоинства. Как честная женщина скажет несколько слов о моих недостатках…

— А они у тебя есть? — прервала его Дайан.

— Даже больше, чем вы обе можете себе представить. А затем, когда ты в ответ, как женщина воспитанная, начнешь меня хвалить, мама без обиняков предложит тебе выйти за меня замуж. И, если ты действительно такая, какой мне кажешься, она загонит тебя в ловушку. Отказать моей матери, если она что-то решила, практически невозможно. А мне кажется, что ты ей более чем нравишься. Во всяком случае, твой рейтинг гораздо выше, чем у остальных кандидаток.

— Приятно, конечно, слышать, но… Что же мне теперь делать?

— Не поддаваться на провокации. — Филипп пожал плечами и, хитро взглянув на Дайан, добавил: — Если только действительно не хочешь за меня замуж.

— А ты возьмешь меня в жены? — вступила она в игру.

— Почему бы и нет? Ты красивая, умная, добрая. Чего еще может желать мужчина, у которого большая часть жизни прошла? А если бы здесь была моя мать, она бы добавила «мимо».

— Ой, Филипп, я никак не могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь.