Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше улица спускается вниз, между домами проплывает труба парохода. Павлушка бежит, за спиной развевается рубаха. На берегу трактор распахивает зарастающий травой пляж. Там уже собрались папины друзья, а пьяный Куркин, подойдя к Павлушке, спросил:
— Как Алешка?
— На облаках, — ответил мальчик.
— Как это — на облаках? — не понял Куркин.
Павлушка бросился назад. Ветер с реки подталкивает в спину. У церкви мальчик оглянулся, как внизу у переезда идет поезд, и как плывет по большой реке пароход, и как впадает в нее маленькая речка, а дальше — горы. Там выпал снег и на солнце блестит — больно глазам. Навстречу поезду показался другой поезд, и — другой пароход, а потом можно ждать еще и еще… Птички вьются, от их порхания ветер; кажется, вот-вот самая юркая заденет крылышком по щеке — жарко, воздух густеет и застилает дальний берег синью, от которой становится тревожно.
Все же осмелился зайти в церковь. Пробравшись к самой большой золотой иконе, чуть не опрокинул вазу и узнал букет девушки, с которой ехал утром в поезде. Поставил свечку и скорее на улицу, а там идет рыжая тетя Мотя с дочкой.
— В магазин? — догадался Павлушка.
— Да, — кивнула тетя. — Пусть лучше твой папа выпьет дома, чем пойдет на пляж с друзьями; еще утонет, когда после обеда вода становится ледяная.
— Они уже там, — доложил мальчик, — а Куркин так напился, что забыл, где сейчас Алешка.
— Почему после обеда, — спросила девочка, — ледяная?
— Когда припечет солнце, — объяснил Павлушка, — в горах начинает таять снег.
Чтобы пройти на кухню, пролез под веревкой; они и во дворе, и на крыльце у Куркиных, а Олька у плиты вздрогнула — никак не ожидала его увидеть.
— Как ты вырос, — изумилась она, — и как ты похож на Алешку!
Мальчик показал, недоумевая:
— Что это за веревки?
— Бабушка стала плохо видеть, — начала объяснять Олька, — и поэтому везде протянули, чтобы она могла ходить, как в больших городах троллейбусы.
— А что, если я подарю ей иконку? — спросил Павлушка.
— Бабушка будет очень рада.
Пройдя вслед за Олькой, мальчик увидел у окна старушку в очках с толстыми стеклами. У нее так тряслись руки, что она не могла взять иконку.
— Паркинсон замучил, — как бы оправдываясь, сказала она. — Кто это?
— Бог, — ответила Олька, устанавливая иконку на подоконнике перед бабушкой.
— Не похож, — пробормотала, вглядываясь, старуха, и Павлушка подумал, что ей видней.
Олька убежала на кухню, а мальчик огляделся. Половину комнаты занимал рояль. Уже давно Павлушка не хотел, не мог играть на своем пианино, но рояль — это РОЯЛЬ, — и у мальчика сквозь загар вспыхнули щеки. Олька принесла бабушке обед, а Павлушка выскочил на крыльцо. Опять небо заволакивало, солнце потускнело, и стало душно. Олька вернулась на кухоньку — тут раздался визг поросенка. Павлушка выглянул в коридор и через открытую дверь увидел, как на кухне бьется в окно птичка. Олька распахнула окно, и птичка выпорхнула.
— Влетела через форточку, — объяснила Олька и приложила руку к сердцу, стараясь его успокоить. — Как я испугалась!
— А откуда поросенок?
— Это я так завизжала! — засмеялась она. — Хочешь вина?
— Давай возьмем бутылочку, — предложил Павлушка, — и пойдем на большую реку.
— После того как утонул твой брат, — пробормотала Олька, — я не хожу на реку.
— А я не могу играть на пианино, — подхватил мальчик, — потому что это Алешка научил меня играть. — И еще прошептал: — Пошли тогда в лес.
— Не могу, — покачала она головой. — Я выхожу замуж.
У нее из пальцев выскользнул стакан, но не разбился на коврике на полу, и Олька заплакала. Павлушка сначала даже не понял, почему она плачет; потом догадался: не от пролитого же вина плачет — а оттого, что стакан не разбился и ей счастья, выйдя замуж, не видать.
— Не надо об этом думать, — сказал Павлушка.
— А о чем?
— О чем-нибудь другом.
— Когда у бабушки начинают трястись руки, — начала Олька, — иногда я не выдерживаю, сжимаю их изо всех сил, пока не почувствую, что они уже не трясутся, и только тогда могу думать о другом, — и она опять расплакалась.
— Перестань, — попросил Павлушка, не зная, как ей помочь.
— Я стала некрасивая? — вытирая слезы, всхлипнула Олька.
— С чего ты взяла?
— Растолстела.
— Для меня ты какая была, такая и осталась. — Павлушка не знал, что ей ответить.
— Не надо об этом.
— Ты сама первая начала, — сказал мальчик.
Она улыбнулась с грустью:
— Я рада, что ты меня не забываешь.
— Как я могу тебя забыть? — удивился Павлушка и тоже загрустил.
— Можно я полежу? — Олька будто попросила разрешения и прилегла на диванчик. — Я поняла, — добавила, — с чего начинается старость.
— Ну, и с чего?
— Когда из жизни уходят мечтания, — вздохнула Олька. — Я сегодня, — пробормотала, оправдываясь, — очень рано поднялась…
Павлушка догадался — она сегодня и не ложилась, но не успел опомниться, как Олька закрыла глаза и уснула. Павлушка присел, посмотрел на часы, а его поезд ушел, и что ему сейчас делать, но уйти, когда Олька заснула, не попрощаться, было нехорошо. Мальчик вспомнил, как раньше носил ей каждый день записки от старшего брата, задумался и вздрогнул, когда послышались шаги. Павлушка сначала подумал, что это Олькина мама, затем увидел бабушку. Нащупывая веревку, протянутую вдоль коридора, старуха выбралась на крыльцо и на свежем воздухе глубоко вздохнула. Павлушка поднялся и, выйдя на цыпочках из кухни, заглянул в комнату старухи. Когда старший брат на облаках — а это он научил Павлушку играть, — ясно, почему мальчик перестал играть на пианино, но, подойдя к РОЯЛЮ, не мог сдержать себя и загорелся. Павлушка открыл крышку и заиграл тихонько, но как можно тихонько играть?! Вдруг воздух стал вязкий, тяжелый, — рук не опустить на клавиши. Павлушка обернулся и увидел пузатого какого-то краснорожего мужчину, вытирающего пот со лба. Павлушка догадался, что это жених Ольки, и выбежал из комнаты.
Еще было светло, но на улице ни души, и туча обкладывала небо. Листья на деревьях зашелестели, когда посыпался дождь. Павлушка побрел домой, позабыв, что мама развелась с папой, и папа женился. Загремел гром, ночь в грозу наступила раньше, и сделалось очень грустно, что скоро осень и опять в школу.
Сначала мальчика разбудил папа — поцеловал, уходя на работу, — затем тетя Мотя распахнула окошко, вставила от мух сетку, которой раньше накрывали цыплят, и в спальне сразу посвежело. Через дырочки, которые папа пробил гвоздем в куске жести, струились лучики солнца и тянул свежий воздух. На другой стороне улицы ржавая крыша из таких же кусков жести, за ней береза под небо — из окна не видно верхушки.