— А я…я Анна, — наконец, решившись, сказала женщина, разглядев, что девочка, кажется, робеет и боится не меньше ее самой — и уже, вроде как собралась отступать назад, за дверь, смущенная Анниным молчанием.

Сказала — и улыбнулась. Ну и чего, не отвалится язык-то. Доброе слово-то даже собаки понимают — хвостом вилять и ластиться начинают и не укусят нипочем, если ты их не обидишь. А от улыбки, которой ей ответила девочка — такой робкой и неуверенной и дрожащей, как будто она и улыбаться-то не умела, а только сейчас первый раз пробовала — у Анны защемило сердце. Ведь маленькая совсем девочка, худющая, в чем душа-то держится, — не кормят ее здесь, что ли? Сиротка, ни отца, ни мать, наверное, не помнит. А нянька у нее — ну вот та, точно ведьма, карга крючконосая, злющая, как черт, а посмотрит — мороз по коже. Как с ней девочке-то? А что ведьмина дочка …так мало ли чего бабы у колодца болтают …языки, что помело … Девочка, как девочка …

— Скучно тебе здесь, Маргарита? Небось, нянька-то строга? — участливо спросила она у девочки. Негромко — чтобы не услышала крючконосая нянька, которая с утра давала Анне задания, сверля ее пронзительным взглядом так подозрительно, как будто Анна собиралась здесь что-то украсть.

— Строга, — согласилась Марго, озираясь на дверь и тоже опасаясь няньки — и снова — робко переглядываясь с Анной. И этот вопрос и взгляд на эту минуту сделал их сообщниками. Расшалившимися детьми, которые прячутся от суровой воспитательницы. — Она псалмы заставляет учить, — совершенно неожиданно для самой себя пожаловалась Марго: — И по губам бьет, если неправильно. А там слова непонятные …

— Ой, ты боже мой, — всплеснула руками Анна. — Да что ж это такое?

— Она говорит, что девочке надобно быть набожной …, — объяснила Марго, смущенная восклицанием Анны.

— Надобно, — согласилась Анна, — только вот не надобно детей по губам бить. И еще детям играть надобно. Тебе сколько лет?

— Семь, — наморщив лоб и подумав, ответила Марго. — Скоро будет.

— Как моей дочке, — улыбнулась Анна. Совсем другой, светлой и нежной улыбкой, вспоминая единственную и любимую дочушку — все что осталось от мужа, несколько лет назад унесенного лихоманкой. — Ой ты, бедная моя девочка, — всхлипнула она, обнимая Марго, и погладила ее маленькую, растрепанную, черную, как у галчонка, головку. Почувствовала, как непривыкшая к ласке Марго настороженно замерла под ее рукой. И представила, что вот, это могла бы быть ее, Аннина, дочка, не приведи боже, останься совсем одна. И некому было бы вот так погладить ее и сказать ласковое слово. Какая тут ведьмина дочка — треплют же языками! Вон глазищи какие — испуганные, как у птенчика, и радостные.

— Тебе песня понравилась? — спросила она у девочки.

— Ага, — кивнула та и снова улыбнулась Анне. И снова у Анны кольнуло сердце от робкой, сиротской улыбки и неуверенного взгляда — мол, не прогонишь?

— Давай вместе споем, — предложила Анна. — Я тебя научу, — пообещала она, увидев сомнение на девочкином лице. — У тебя получится.

И у них получилось. Сначала Марго запиналась, слова песен выговаривала шепотом и все оглядывалась на дверь — не идет ли разгневанная нянька, которая заставляет ее учить непонятные псалмы. Нянька не шла. Почему-то, возможно озабоченная заготовками всяких солений и варений на зиму (кухарка-то, раззява, по нянькиному твердому убеждению, сама была неспособна справиться с этим важным занятием самостоятельно, без должного руководства) нянька смотрела сквозь пальцы на дружбу, завязавшую между Марго и Анной. Возможно, нянька не видела в этом ничего плохого, потому что Анна была просто безобидной и глупой (по нянькиному мнению) деревенской бабой, которая приходила убирать дом за неимением постоянной горничной. А, возможно, нянька, несмотря на свой угрюмый вид и суровый норов, замечала-таки, как светлеет и словно отогревается Марго в Аннином присутствии — как замерзший птенец под крылом наконец-то найденной мамы. Замечала — и благодушно позволяла им — Анне греть, а Марго отогреваться. Постепенно Марго перестала озираться на дверь и ждать сердитого нянькиного окрика, и охотно, несмотря на Аннины протесты («Да перестаньте, панночка, сейчас же, не ваше это дело!» — «А мы вот лучше сейчас быстренько все сделаем, а ты мне зато успеешь еще сказку рассказать,» — хитрила Марго) помогала Анне убирать комнаты, и ее голосок все смелее и громче вплетался в Аннино пение.

«Да ты певунья,» — восхищалась Анна: «просто птичка. Вырастешь — все парни твои будут,» — и осекалась, вспоминая, что говорит не со своей дочкой. А с панночкой. Хозяйкой. И парни тут ни при чем. Потому, что этот дом все стороной обходят, а панночку называют ведьминой дочкой. Вот олухи-то! Только бы языком зря трепать. Примерно это Анна ответила не в меру любопытной соседке, которая вытянув свою длинноносую лисью мордочку и закатывая шустрые глазки, прилипла к Анне со своими причитаниями и ахами: «Ой, Аннушка, ой, бедная, не заворожила тебя еще ведьмина дочка то, а?». Чем Анну, не переносившую всяких сплетниц и кликуш, невероятно рассердила. «Ты бы, соседушка, лучше за своими детьми следила,» — очень вежливо посоветовала ей Анна: «А то вон твой младший-то, опять на моем огороде шуровал. Мне, конечно, брюквы не жалко, но если он еще раз мою дочку обидит — на соседство-то не посмотрю, поймаю да отдеру как следует прутом. Так ему и передай.» Соседка, мамаша рыжеволосого бандита, предводителя мальчишеской деревенской компании, на это вполне справедливое замечание, почему-то обиделась. «Ну и ладно,» — буркнула она. И злорадно посулила, почему-то оживленно блестя глазами: «Вот ужо погоди…наколдует-то от, ведьмина дочка …не посмеешься…»

Накаркала.

Потом, уже годы спустя Марго пыталась понять, почему тогда так все получилось. Почему все получилось именно ТАК.

Старуха говорила, что в жизни есть вещи, которые происходят просто потому, что должны происходить. И бесполезно пытаться предотвратить их или изменить. Даже если ты все знаешь заранее.

Интересно, могла ли что-то изменить в происшедшем шестилетняя девочка — даже если бы она все знала заранее? Ведь Марго была всего-навсего обыкновенной маленькой девочкой. По крайней мере — до того дня. Прикидывалась самой обыкновенной девочкой — как потом уверяли друг друга крестьяне, обсуждая происшедшее. И решив — раз и навсегда, что маленькая Марго первые шесть лет своей жизни просто-напросто водила их за нос, прикидываясь обыкновенной девочкой. Ведьмина дочка — ха! «А я говорила ей, говорила-то,» — заполошно причитала рыжеволосая остроносая Аннина соседка: «Ой, Аннушка, ой, бедная!..»

…Потом, уже годы спустя Марго пыталась понять … почему все