Говард, наконец, понял, для чего был разыгран весь этот спектакль. Вайс держал его за горло, предлагая политическую сделку. Прекрасно осознавая всю безысходность того положения, в котором он находился, Говард все же спросил:

— А какие гарантии будет иметь моя семья, когда вы получите то, чего хотите?

— Во-первых, Говард, мне нужен проект «Зевс». Поверьте, что после моего избрания вы получите всё необходимое финансирование для реализации этого мега проекта. Во— вторых, — Вайс пристально посмотрел на Брауна, — вы буквально несколько минут назад признали меня другом… А дружба, знаете ли, обязывает…

* * *

Дверь с шумом захлопнулась, когда полковник Орокин вошел в императорский кабинет. В слабо освещенном помещении можно было различить силуэт Императора, лежащего на тахте, которая была обита черной матовой кожей.

— Проходи Уэйн, — произнес Император и, немного погодя, добавил. — Будь любезен, потуши эти дымящиеся фимиамы, терпеть это не могу. Черти, во что превратили мой кабинет — это какой-то дамский будуар!

Полковник Орокин подошел к столику и затушил тлеющие палочки, пропитанные ароматизированными смолами. После этого он присел в кресло, стоящее возле императорской тахты. По Императору было видно, что он был чем — то крайне недоволен.

— Скажи, Уэйн, зачем нужно было упоминать Паноптикум? Ты ведь прекрасно знаешь, что это закрытая тема. Террористы из «Седьмой печати» используют в основе своей утопической идеологии учение о Паноптикуме, — Император приподнялся с тахты. — Кроме того, эти наглецы ставят под сомнение легитимность императорской власти — власти, которая, между прочим, обеспечила им мир и порядок, дала им возможность выжить в этом безумном, раздираемом противоречиями мире…

Император знал правду. И Орокин её тоже знал. Насупившись, Император произнес:

— Клянусь колесницей Плутона, может, Эрик Злой и вправду что-то там изменил в тех исторических данных… Но это не важно, важны лишь наши результаты, Уэйн. Почему эти неблагодарные люди постоянно жалуются!? Представляешь, сейчас здесь был викарий Эритеи Дэвид ДиАнжело. Этот педант деликатно мне намекнул, что повышение ставки налога повлечет за собой социальные последствия. Ты слышишь, Уэйн!? Это говорит человек, утроивший своё состояние за те полгода, что он правил на Эритее, — Император даже рассмеялся. — Какие все — таки наглецы… Я распорядился его казнить, а имущество семьи конфисковать в пользу государства. Они мне уже надоели, эти говноеды с их лощеными мордочками и вечно заискивающими взглядами…

Орокин призадумался. Это первый викарий, приговоренный к казни за всё правление Императора Мартина Вуда. И это было далеко не рядовое событие.

— Я думаю, Ваше Императорское Величество, что этого не следует делать. Семья ДиАнжело влиятельна и богата, да и другие викарии почувствуют угрозу своему благополучию. Если у этой семьи отобрать имущество, они могут организовать бунт и вывести людей на улицы. Тем более что «Седьмая печать» имеет хорошие позиции в том регионе среди местного населения.

Император посмотрел на Орокина мутным взглядом.

— Три дня… У них есть три дня на апелляцию, после чего их имущество уйдет с молотка…

В дверь постучали.

— Войдите.

Зашел гвардеец, а следом за ним вошла девушка. В руках она держала поднос, на котором лежали ампулы. Поставив его на столик рядом с тахтой, девушка, молча, удалилась в сопровождении гвардейца.

Как только дверь закрылась, Император энергично закатал правый рукав рубашки. Сняв перчатку, он обнажил биомеханический протез, который представлял собой смесь силикона, титана и искусственных нервных окончаний.

— Что это? — спросил полковник Орокин, указывая на ампулы, лежащие на подносе.

— Мои лекарства. В последнее время я очень болею, Уэйн. Акритские медики только разводят руками. Николас привез какую — то наносыворотку из Даутсона. Вот она меня и ставит на ноги, — с этими словами Император вынул пустую ампулу из протеза. — А мне это необходимо. Ты же знаешь, Уэйн, если я проявлю слабость, эти грифы растащат меня по кусочкам… Империя уже не та… Потеря Акритом контроля над технологиями сделала Императора марионеткой в руках бюрократов. Но казнью викария Эритеи я покажу им, кто здесь главный…

Вставив ампулу в протез и нажав какую — то кнопку, Император замер. Через полминуты, размяв шею, он принялся медленно разворачивать правый закатанный рукав рубахи. Натянув перчатку на протез, он пошевелил пальцами так, будто это были пальцы живой руки. Руки, которую Император потерял в битве при Сан — Паулу. Только Орокин и сам Император знали правду, как это на самом деле произошло. Это был их общий большой секрет, скрепленный армейской клятвой.

— Чуть не забыл, — резко оживился Император и, застёгивая на ходу пуговицу на рукаве, двинулся к рабочему столу.

Взяв большой плотный конверт, Император вернулся обратно и, сев на тахту, стал его распечатывать.

— Николас сказал мне, что оставил приглашение на день рождения моих внучек на столе, — пояснил свои действия Император, лицо которого выражало крайний интерес.

Достав открытку, Император пальцем прикоснулся к условному изображению отпечатка пальца. Над открыткой стали вспыхивать голографические фейерверки. Далее появилось изображение двух девочек, которые держались за руки. Одетые во всё белое, они изображали маленьких фей. Экспозиция была ещё интересна тем, что голография добавляла им крылышки, что действительно делало их похожими на маленьких сказочных фей, парящих в воздухе.

— Любимый дедушка, — заговорила одна проекция, — приглашаем тебя на день нашего рождения!

— Приезжай, пожалуйста, мы очень тебя ждем! Все мы — я, Кати, мама Луиза и папа Николас, — произнесла вторая проекция.

Затем они закружились в вальсе среди голографических снежинок. Остановившись, проекции спросили в один голос:

— Дедушка, а теперь угадай, где Кати, а где Анна? — проекции рассмеялись и голографическое изображение погасло.

— Мои ангелочки, — сказал, улыбнувшись, Император и снова нажал на открытку.

Лицо императора — дедушки коренным образом отличалось от императора — правителя, которого Орокин видел на различных правительственных заседаниях. «Добрый дедушка, безгранично любящий своих внучек», — пронеслось в голове Орокина. Однако глаза Императора говорили еще кое-что… «Наркотик… Теперь всё вставало на свои места… Теперь понятны и резкие смены настроения Императора, и его безрассудство». «…Николас привез какую — то наносыворотку из Даутсона», — Орокин вспомнил слова Императора. Теперь ему стало понятно, что лекарство, которое принимает Император, скорее всего является каким — то синтетическим наркотиком. «Интересно, а он сам об этом знает или хотя бы догадывается?»

Полковник вспомнил дело медицинской корпорации «Д&С» из Даутсона, которая в своё время сделала большие деньги, наводняя черный рынок синтетическими наркотиками. Дельцы с атлантического побережья снабжали ими весь север Евразии. Скандал поднялся после того, когда глава Московии — Патриарх Пимен, обратился по дипломатическим каналам к Императору с призывом «остановить антихристов». Патриарх Пимен имел большое влияние на территориях восточной Европы и Зауралья. Придерживаясь политики нейтралитета в противостоянии между Акритской метрополией и Кайпианским союзом, Пимен «между строк» дал понять о том, что если просьба его святейшества не будет удовлетворена, то «он примет все необходимые меры». Под «необходимыми мерами» подразумевалось то, что территории Московии будут предоставлены кайпианцам в качестве перевалочных баз. Император не пошел на конфронтацию с Патриархом и дал уголовному делу ход, несмотря на то, что по имеющейся у полковника Орокина информации Мартин сам имел какие — то интересы в фармацевтическом бизнесе Даутсона. «Если глава государства под чем — то подобным, — подумал Орокин, — то дела дальше могут пойти просто непредсказуемо».