Беспокоила и работа ЦРУ в Индии — слишком уж настойчиво американцы пытались влиять на внутреннюю жизнь Индии, иная семья могла обнаружить американского агента даже у себя в постели, даже в мусорном ведре, — чтобы поставить точный блок и хоть как-то изменить эту тенденцию, приходилось много работать.

Резидентура регулярно выявляла сотрудников ЦРУ в посольстве Штатов, которые занимались только одним — прямым шпионажем, и людей из проамериканского лобби, живущих и работающих в Дели, пытающихся насадить здесь культ Вашингтона, и прямых агентов, и буквально хватала за руку людей, которые в интересах Америки старались сделать все, чтобы у Индии испортились отношения с соседями — в частности с Непалом и Бангладеш.

Работа эта была трудная, тонкая, часто невидимая.

Более того, американцы очень внимательно следили за советскими гражданами, находящимися в Индии, — даже за туристами, которые приезжали сюда на очень короткое время.

«Мне неоднократно приходилось убеждаться, насколько сходны методы и приемы, которыми пользуемся мы сами и американские коллеги. Обычно можно было предсказать, какой шаг американский коллега сделает на следующей встрече с нашим человеком, когда предложит тому заработать небольшую сумму за написание, скажем, статьи на совершенно невинную тему. Стандартным приемом было доброжелательное, без нажима сделанное предложение подумать о невозвращении в Союз, где у собеседника могут быть определенные неприятности по той или иной причине, которая здесь же и называлась. Американцам была известна еще не изжитая к тому времени наша глупейшая и вреднейшая практика. Если к советскому человеку делался, говоря профессиональным языком, “вербовочный подход”, на него ложилось несмываемое пятно».

Человек, к которому так ловко подкатился сотрудник ЦРУ, оказывался перед сложным выбором: либо промолчать, ничего не сказать своим, либо вернуться домой с репутацией, которая, говоря мягко, была подмочена едва ли не навсегда, и вряд ли когда уже ему вновь удастся выехать за кордон… Вот и приходилось выбирать «или-или» и жить в страхе, если по какой-то причине гражданин смолчал…

Непростая дилемма.

Через некоторое время эта практика была порушена, и человек, к которому был применен вербовочный подход и который не дрогнул, не предал свою землю, обязательно поощрялся.

Иногда в индийских газетах приходилось читать статьи, которые были написаны так, что казалось: пером водила не рука какого-нибудь честного журналиста, а рука штатного сотрудника ЦРУ. Американцы покупали журналистов и пользовались этим широко и беззастенчиво.

Но бывало, что и индийские журналисты кого-нибудь покупали — иногда очень нелепо, и это становилось известным.

Был случай, когда индийская контрразведка взяла с поличным сотрудника одной из делийских газет и дипломата-румына. Журналист передал дипломату секретные документы Министерства обороны Индии в обмен на ящик виски.

Скандал разразился такой, что всем водяным, живущим в индийских болотах, сделалось, говорят, тошно. Непонятно было, зачем румынам оказались нужны секреты армии, с которой они никогда не столкнутся на поле боя… Может быть, для перепродажи или шантажа какого-нибудь неверного индийского генерала? Шебаршин назвал этот скандал «занятным».

Между прочим, журналист тот предлагал свои услуги и советской резидентуре, но подопечные Леонида Владимировича разглядели во всем этом что-то ненастоящее, пальцем сотворенное, и отказались от контактов с газетным говоруном.

Как потом выяснилось, секретные бумаги те оказались обычной фальшивкой, причем грубо испеченной — журналист стряпал эти секреты на коленке, как лепешки, целыми коробками.

Но суть не в этом. Место свидания двух неудачников, румына и индуса, очень плотно окружили сотрудники контрразведки, и как парочка только не заметила этого, было непонятно: подобные штуки обычно бывает способен засечь даже несмышленый малец, но что было, то было, — и неравноценный «ченч» был пресечен.

Румына объявили персоной нон грата и, ухватив под мышки, торжественно проводили в аэропорт — там наказали, чтобы в Дели он никогда больше не возвращался, а журналиста предали суду. Причем преступлением гораздо более серьезным, чем шпионаж, суд посчитал изготовление фальшивых секретов.

В другой стране изворотливого мастера газетных заметок за это благодарили бы, а в Индии он был брошен в темницу, запечатанную прочной решеткой. Больше журналист не шалил.

А в Румынии участь проколовшегося разведчика была, ясное дело, печальной: в Бухаресте такого не прощали.

Случалось, что на дверь показывали и сотрудникам советского посольства, от этого не был застрахован никто — контрразведка Индии не дремала. Причем индусы умели выбирать — кандидатуру для выдворения обычно находили очень толковую, после отъезда, как правило, образовывалась солидная дырка, которую на первых порах нечем было заделать.

Выдворяемого обязательно берут под колпак, делают это демонстративно, открыто, и никакие посольские протесты, никакие ноты в данном разе не помогают — приговоренного к выдворению выдворяют обязательно, сотрудники посольства обязательно организовывают свой мелкий демарш, провожают сотрудника (уже бывшего) до самого трапа, на том дело и кончается.

«Пятном в биографии разведчика такие эпизоды не становятся, — считал Шебаршин, — хотя, разумеется, возможности его дальнейшего использования сужаются, особенно если дело получило огласку».

И еще, «когда-то существовало мнение, что контрразведывательный режим в Индии слаб. Это вело к некой легковесности подхода к вопросам конспирации, проработки технических аспектов деликатных операций. Жизнь заставила нашу службу заплатить за эти заблуждения. Индийские коллеги — оппоненты, на профессиональном языке, — заслуживают самого глубокого уважения».

Но как бы там ни было, различные выдворения и прочие неприятные истории не влияли на добрые отношения, установившиеся между Советским Союзом и Индией. На этот счет Шебаршин хорошо запомнил высказывание одного пакистанского дипломата, занимавшего у себя дома, в МИДе, высокий пост:

«Шпионажем понемногу занимаются все, и едва ли это может вызвать серьезные возражения. Недопустимы попытки подрывать позиции законного правительства».

С этим Шебаршин был согласен целиком.

Нарастала напряженность и в вечном соревновании советских разведчиков со своим всегдашним противником — разведчиками ЦРУ: те в любой стране старались вести себя как дома, вели они себя так и в Индии и, в конце концов, дошли до предела — руководитель правящей партии Индии Шарма обвинил их в подготовке беспорядков в стране, «подрыве отношений Индии с Бангладеш, Непалом и другими соседними государствами».

Дело дошло до того, что против Америки начали выступать студенты. Студенты всегда были людьми вольнолюбивыми, независимыми, не терпящими диктата — и не только в Индии… В парламенте стали все громче и громче звучать голоса, требующие расследования деятельности ЦРУ в Индии. Обстановка накалялась. В воздухе носился запах пороха. Но разведка — не та сфера человеческого общения, где могут звучать громкие, ломающие барабанные перепонки выстрелы. Если тут и звучат выстрелы, то совершенно неслышимые, лишенные звука.