— Дыма, они подделываются под тебя.

— Тебе придется им отдаться.

Дебора застала нас у заветного шкафа, когда грузчики уже уехали. «Каменный цветок» стоял на постаменте за стеклом, мы с Мэгги увлеченно целовались. Не ожидая появления посетителей, я непростительно высоко задрал ей юбку, вцепившись в задницу пятерней.

Дебора откашлялась, мы оставили неприличное занятие и перешли к делу.

— Я перевожу буклет для посетителей выставки, — бойко сказала Маргарет. — Древний символ в современной интерпретации. Очень концептуально.

Лицо Деборы пошло пятнами. Как реагировать на разврат в стенах учебного заведения, она не знала. Мне стало жалко ее. Скромная, с маленькими ручками и ножками, в стоптанных туфельках без каблука, она казалась оскорбленной невинностью. Я чувствовал себя варваром-иноземцем в приличном обществе.

— Маргарет, — сказала она, отдышавшись, — ключ от «Древа жизни» я поручаю вам.

— Зачем? Ведь проектом руководит Дыма.

— Дыма — иностранец. Мне кажется, что доступ к непреходящим ценностям должны иметь американцы.

— Это дискриминация, — замялась Мэгги.

— Это субординация, — объяснила Дебора. — Всем от этого будет легче.

Я продолжал вяло протестовать.

В баре моя Мэгги продолжала прикалываться над ее словами.

— Мы, американцы, исключительная нация. Мы победили в холодной войне. Выпьем за капитализм!

В «Черном медведе» мы пили «Сэм Адамс», темный бостонский эль. Маргарет научила меня пропускать между кружками по стопке текилы с солью и лаймом. Гомосексуального вида бармен не мог нарадоваться нашей любви и уже несколько раз угощал нас за счет заведения.

— Этот парень такой смешной, — говорила Мэгги, хохоча во весь свой огромный рот. — Если все русские поэты такие, я люблю поэзию.

— Если все девушки в Америке такие, как она, — я люблю Америку.

— Не верь ему, — говорила Маргарет строго. — Он постоянно издевается над нами. Они продолжают холодную войну, но уже другими методами.

Я целовал ее в очередной раз, не давая договорить фразы.

— Вот именно такими методами, — говорила Мэгги.

Бармен веселился. Русских в его баре еще ни разу не было. Они, по его мнению, жили где-то в Бруклине и называли себя украинцами, молдаванами и евреями.

— У меня отец — полковник «морских котиков», — продолжала она. — Как думаешь, он позволит мне общаться с бывшим коммунистом?

— Позволит. Он же не хочет быть погребенным под радиоактивным пеплом?

Я пытался объяснить ребятам, что, несмотря на лирическое призвание, имею вполне понятную военную профессию.

— Я ракетчик. Оперативно-тактическая ракета средней дальности. Попала под договор о сокращении в 87-м году. Спасибо Рейгану с Горбачевым. Я остался без работы и начал писать стихи.

— Вот откуда берутся поэты! Понятно!

— Все лучшее зарождается в военной среде, — говорила Маргарет. — Мой шеф пристрелил семнадцать нацистов в одном бою. Теперь — известный скульптор. Приходите на выставку.

И вдруг она сделала глаза, которые могли означать только одну вещь. Болтала-болтала — и вдруг сделала глаза. Молча мы прошли в уборную, где она с энтузиазмом задрала красную юбку и выставила мне роскошный круглый зад. От неожиданности я кончил через несколько движений и только после этого начал целовать Маргарет, пахнущую текилой и лаймом.

— У меня никогда такого не было, — прошептала Маргарет. — Я никогда бы не поверила, что смогу так.

— У меня тоже никогда такого не было, — сказал я серьезно.

— А вот сейчас я тебе не верю.

Мы вернулись к бармену и продолжили разговор. Он одобряюще посмотрел на нас и плеснул по кружке пива от заведения.

С тех пор красная юбка на Маргарет стала прямым руководством к действию. Мы ничего не говорили на эту тему, и молчаливое согласие являлось главным правилом игры. Нам действительно не мешало бы выйти на свежий воздух. Маргарет в тот день долго убиралась в студии, я разговаривал с женой Эрнста о погоде. Анечка была дамой умной. Поэтому даже этот разговор получался интересным. И тут на лестнице появляется Мэгги, и у меня темнеет в глазах от красной тряпки на ее бедрах. Анна проводила нас насмешливым взглядом, и я подумал, что Маргарет слишком с ней откровенничает.

Мы вышли на улицу и двинулись в сторону делового центра города. Я к тому времени хорошо ориентировался на местности, исходив Манхэттен вдоль и поперек. Что может быть сложного в пространстве, порезанном на квадратики и тщательно пронумерованном? Мы прошли краями Китайского города и повернули направо. Куда мы идем, я не спрашивал. Хорошее место — Бэттери-парк. Просторное. Оттуда открывается отличный вид на мой родной Хобокен. Маргарет несло в сторону городской управы и биржи. Отсюда, с Адамс-стрит, начинался променад на Бруклинский мост. Замысел Маргариты был монументальным. Зрелищным, дерзким, переполненным историческими контекстами.

Мы поднялись по гранитным ступеням на дощатую прогулочную дорожку, идущую слева от автомобильного движения.

— Старейший мост в Нью-Йорке, — сказал я со знанием дела.

— Ты гулял здесь? — спросила она ревниво.

— Проезжал на такси.

Моросил дождь. Осень переходила в не самую приятную для человека стадию. Ветер сбивал нас с ног. На мосту практически не было пешеходов. Мимо прошелестел велосипедист. Пробежала черная девушка-спортсменка. Я подумал, что, если буду писать об этом, напишу, что меня охватила внезапная импотенция от величия происходящего. Она меня, к сожалению, не охватила. Интрига сорвалась. Маргарет усадила меня на первую попавшуюся лавочку, села мне на колени лицом к лицу, и я прижал ее к себе, трясясь от холода и страсти. Рядом проносились автомобили, не уделяя нам никакого внимания. Маргарет прикрывала задницу плащом, отчего мы имели вид скромных любовников, греющихся друг о друга. Любовь на этот раз получилась пугающе долгой. Нежность, растворенная в тревоге и восторге бесстыдства.

— Я стала здесь взрослой, — сказала она. — Приехала в Нью-Йорк ребенком — и здесь неожиданно повзрослела.

— В чем это выражается?

— Я стала ценить жизнь. Каждое ее мгновение.

— Я, наоборот, стал здесь ребенком, — ухмыльнулся я. — Таких глупостей я не делал со школьной скамьи.

— Наверстываю упущенное, — объяснила она. — Я просила одного парня трахнуть меня на этом мосту, но он засмущался.

Почему-то я не обиделся на нее, хотя был с ней до безобразия ревнив, а лишь сильнее сжал ее ягодицы.

— Ты представляешь сейчас этого парня?

— Я воплощаю с тобой свои мечты, — сказала она. — Подумай лучше, сколько писателей было вдохновлено этим видом.

— Хотя бы поэтому на него не стоит обращать внимания.