Вульфила уселся на камень в сторонке ото всех и ожидал, когда ему подадут его порцию. Лицо у него было темным, черты фантастически исказились в пляшущем свете костра. Амброзин, всегда внимательно наблюдавший за своим врагом, неторопливо подошел к Вульфиле, стараясь все время держаться на свету, чтобы у варвара не возникло ненужных подозрений. Когда старый наставник оказался достаточно близко, чтобы варвар его услышал, он сказал:

— Я врач, и очень опытный. Я мог бы заняться твоей раной; должно быть, она ужасно тебя беспокоит.

Вульфила фыркнул и взмахнул рукой, словно раздраженно отгоняя надоедливое насекомое, но Амброзин не двинулся с места и продолжил, как ни в чем не бывало:

— Я знаю, что ты сейчас думаешь: ты бывал ранен много раз, и ты знаешь, что со временем все заживет, и боль прекратится. Но эта рана отличается от других. Раны на лице заживают куда медленнее и тяжелее, чем раны на теле, потому что именно через лицо, а не через тело, проявляет себя твоя душа. Лицо куда чувствительнее всего остального, и оно также наиболее уязвимо. К тому же твоя рана загрязнилась, и если загрязнение распространится, оно изуродует твое лицо до полной неузнаваемости.

Он повернулся, как бы намереваясь вернуться к экипажу, однако Вульфила тут же окликнул его:

— Погоди!..

В итоге Амброзин принес свою сумку и заставил одного из солдат принести ему немного вина; вином он промыл рану, а потом довольно сильно сжимал ее края, выдавливая гной, — пока не показалась чистая кровь. Он удалил швы и наложил вместо них мазь из мальвы и пшеничных отрубей, после чего перевязал рану.

— Только не воображай, что я намерен тебя благодарить, — проворчал Вульфила, когда Амброзин закончил свою работу.

— У меня и в мыслях такого не было.

— Тогда зачем ты это сделал?

— Ты — дикое существо. И от боли ты становишься еще более злобным. Я действовал в своих собственных интересах, Вульфила, и в интересах мальчика.

Амброзин вернулся к экипажу, чтобы положить на место сумку. Тут же появился солдат, принесший немного жареного мяса, насаженного на вертел; старый наставник и мальчик поели. Было холодно; они находились в горах, к тому же стоял конец осени, да и час был поздний. Но Амброзин предпочел попросить лишнее одеяло, а не устраиваться на ночь у костра, вместе с варварами. Жар огня делал исходившую от воинов вонь совершенно невыносимой. Ромул не только съел мясо, но и выпил немного вина, по настоянию своего воспитателя, и это несколько прибавило ему бодрости и желания жить.

Они растянулись рядышком на земле, глядя в звездное небо.

— Ты понял, почему я это сделал? — спросил Амброзин.

— Промыл физиономию этому мяснику? Да, я догадываюсь. Нельзя гладить злобного пса против шерсти.

— Ну, более или менее верно.

Они замолчали, прислушиваясь к потрескиванию огня, в который солдаты то и дело подбрасывали сухие ветки, и наблюдая за искрами, улетавшими в небо.

— Ты не забываешь молиться перед сном? — спросил Амброзин.

— Не забываю, — ответил Ромул. — Я молюсь за души моих родителей.

Ливия направила свою лошадь на узкую тропу, что вилась по направлению к гребню горы, потом остановилась, чтобы подождать Аврелия, пробиравшегося через лес другой дорогой.

С такой высоты они без труда могли видеть все открытое пространство перед туннелем Фламиния, который прорезал гору насквозь, от долины до долины. Они выбрали себе место за достаточно густыми зарослями молодых березок; и им не пришлось ждать слишком долго. Скоро в поле их зрения появился отряд верховых герулов, человек около тридцати, впереди которых скакал их командир. А следом за ними на равнину выехал и экипаж, за которым следовал другой отряд, прикрывавший пленников с тыла.

Аврелий вздрогнул, узнав Вульфилу, и непроизвольно глянул на лук, висевший на спине Ливии.

— Даже и не думай ни о чем таком, — сказала девушка, заметив его взгляд. — Если ты и попадешь в него, другие быстро с нами расправятся, да еще, пожалуй, выместят свою злость на мальчике. — Аврелий закусил губы. — Придет время, погоди, — настойчиво добавила Ливия. — А пока что мы должны набраться терпения.

Аврелий, не отрываясь, смотрел на старый расшатанный экипаж, пока тот не исчез за поворотом дороги. Ливия коснулась его плеча:

— Между вами двоими осталось какое-то незаконченное дельце, да?

— Я убил нескольких его лучших воинов, пытаясь похитить пленника, за которого он отвечал… и я рассек его лицо пополам, когда он хотел остановить меня. Я превратил его в урода на всю оставшуюся жизнь. Тебе этого достаточно?

— Значит, это простая месть, и все? А я-то думала, тут вопрос жизни и смерти.

Аврелий промолчал. Он жевал сухую травинку, задумчиво глядя вниз, в долину.

— Только не говори мне, что это была ваша первая в жизни встреча, — сказала, наконец, девушка.

— Может, я и видел его когда-нибудь прежде, но я не помню такого. За годы войны я повидал столько варваров, что сосчитать их просто невозможно.

Но в этот самый момент в его памяти всплыл коридор императорского дворца, и Вульфила, с которым они скрестили мечи, и хриплый голос варвара, произносящий: «Я тебя знаю, римлянин! Я тебя видел раньше…»

Ливия, стоявшая перед Аврелием, внимательно следила за выражением его лица. Легионер отвел взгляд.

— Ты боишься заглянуть в себя, и ты не желаешь, чтобы кто-то другой это делал. Почему? — спросила девушка.

— Тебе бы захотелось раздеться передо мной догола? — ответил вопросом Аврелий, и глаза его яростно вспыхнули.

Однако Ливия даже не моргнула

— Да, — ответила она. — Если бы я тебя любила.

— Но ты меня не любишь. А я не люблю тебя. Верно?

— Верно, — согласилась девушка таким же твердым, решительным тоном.

Аврелий взял Юбу за уздечку и подождал, пока Ливия отвяжет свою гнедую лошадку.

— У нас с тобой общее дело, — заговорил, наконец, легионер, — и из-за него нам какое-то время придется постоянно находиться рядом. Мы должны сделать свое дело, и нам необходимо знать, что каждый может рассчитывать на другого, доверять ему полностью, без оглядки. А значит, мы оба должны избегать всего, что может вызвать неуверенность или беспокойство. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?

— Да, безусловно, — твердо произнесла девушка. Аврелий пошел вниз по склону горы, ведя Юбу за собой.

— Если мы действительно хотим попытаться спасти императора, — сказал легионер, меняя тему, — мы должны это сделать где-то по пути. Как только конвой доберется до конечного пункта, это станет просто невозможно.

— Вдвоем против семидесяти? Мне это не кажется слишком хорошей идеей… да и твоя рана не до конца еще зажила. Мы рискуем снова потерпеть неудачу.