В ее тоне было что-то театральное, но Паоло видел, что Соня и в самом деле очень обеспокоена.

— Мне кажется, — продолжала Соня, — что, если у Марии Карлотты появится интересное дело, она будет чувствовать себя более уверенной. — В голосе Сони звучала материнская озабоченность. — Что ты об этом думаешь?

Так родилась идея сделать из Марии Карлотты, последней в роду Ровести, престижную журналистку, тем более что для этого у нее были все данные: она была красива, как мать, порядочна, как отец, честолюбива, как дед. Живая интересная работа могла бы помочь ей побороть застенчивость, почувствовать себя нужной, найти свое место в жизни.

Когда Паоло вышел на освещенную солнцем площадь Пизани, раздался удар колокола — на колокольне церкви Санто-Стефано пробило час. Ветер стих, и густой низкий звук долго звучал в воздухе, а потом к нему присоединились скрипки и виолончели из Палаццо Пизани, где находилась консерватория. Журналист остановился перед зданием, облицованным светлым, привезенным с острова Истрия камнем, и огляделся вокруг. У распахнутых настежь створок широких дверей стояли студенты и громко разговаривали на венецианском диалекте. Из открытых окон доносились разрозненные ноты, однако в этой веселой вакханалии звуков Паоло уловил минорную тональность. Ему стало не по себе, и он еще раз обвел глазами стоящую молодежь, надеясь увидеть среди толпящихся перед входом девушек Марию Карлотту. Ему показалось, что она стоит к нему спиной, в джинсах, дубленой куртке и голубой шерстяной шапочке, но девушка обернулась и оказалась молодым человеком с бородкой и нежным ликом Иисуса Христа.

Чувствуя себя неуютно и беспокойно среди галдящих студентов, он вошел в атрий, откуда уходила перспектива внутренних двориков, зажатых высокими стенами здания. Римские императоры смотрели на него сверху вниз своими пустыми глазницами, и в этих слепых взглядах было что-то трагическое. Неожиданно все звуки стихли, и в воцарившейся тишине Паоло услышал оглушительный стук собственных каблуков по каменным плитам. На широкой лестнице под аркой он заметил людей в белом с носилками в руках; они почти бегом спускались вниз. В воздухе повисла одиночная скрипичная нота, резкая и визгливая, похожая на лязг. Когда люди в белых халатах поравнялись с Паоло, он увидел на носилках мертвое тело Марии Карлотты. Девушка была в джинсах и красной майке, ее мягкие черные волосы, словно только что расчесанные, рассыпались по плечам. Паоло подошел к носилкам и взял неподвижную холодную руку, на запястье которой выделялся кровавый надрез. Лицо Марии Карлотты было прекрасно, как у античной статуи.

Две таксы, черные с коричневыми подпалами, Боби и Пупетт, спавшие на ковре около кровати, неожиданно проснулись и одновременно повернули свои умные выразительные морды к двери. Потом встали и энергично завиляли хвостами, выражая радость. Золоченая медная ручка опустилась, дверь открылась, и на пороге комнаты появилась старушка с подносом в руках. Собаки заплясали вокруг нее в своем веселом танце, мешая ей пройти.

— Все, собачки, успокойтесь, — низким голосом проговорила Силия и осторожно поставила на полукруглый столик у кровати поднос с завтраком.

— Боби, Пупетт, идите сюда, — раздался сонный голос хозяйки, и собаки, снова одновременно, подбежали к постели, занавешенной бледно-лиловым тюлевым пологом, на которую падало солнце через открытые жалюзи.

Собаки, раздвинув носами полог, забрались на шелковую простыню и бросились лизать лицо и волосы лежащей женщины, которая, ласково отпихивая их, пыталась спрятать лицо в пуховую подушку. Через окно донесся всплеск воды и голос гондольера, спрашивающего у кого-то дорогу. Силия подошла к окну и закрыла его. Стало тихо.

— Силия, какая там погода? — еще не проснувшись окончательно, спросила Соня.

— Солнце. Ветер утих, — ответила Силия, отходя от окна.

В комнате главное место занимала кровать под балдахином времени Империи. У окна стояли два кресла с подлокотниками в виде крылатых чудовищ. Остальную часть обстановки составляли столики, заставленные безделушками и фотографиями в дорогих серебряных рамках, комод с выдвижными ящиками, также времен Империи, бронзовые часы с маятником, которые тикали нежно и мелодично.

— Сколько времени? — снова раздался голос из-за полога.

— Час. Нет, прошу прощения, без десяти час. Забыла, что они спешат на десять минут.

С трудом наклоняясь, Силия подбирала разбросанную по полу одежду: тончайшее белье с ручной вышивкой, вечерние туфли, черное шелковое платье, меховое манто, лайковые перчатки.

— Что слышно?

— Ничего особенного. — Силия приблизилась к кровати. — Садовник принес розы. Сегодня утром зацвели форзиции. Пришло приглашение на открытие парфюмерной выставки фирмы Феничи в Палаццо Грасси. И еще девочка не ночевала сегодня дома.

Силия говорила все это монотонным голосом, словно перебирала бусины четок, как человек, привыкший терпеливо произносить слова молитв. Потом она раздвинула тюлевый полог и улыбнулась, глядя на Соню в окружении собак.

Бывшая фотомодель, бывшая содержанка высокого ранга, бывшая звезда самых элитарных кругов общества, Соня была на грани пропасти. Судьба, щедрая на посулы, сначала вытащила ее из затхлого мирка маленького городка, вознесла на самый верх, превратив в первую даму, которой поклонялись и завидовали, а потом, словно наигравшись, безжалостно покинула. Без надежд, брошенная бывшими поклонниками, оставленная бывшими почитателями, пятидесятилетняя Соня больше времени проводила в казино, чем дома.

Соня села в постели, проснувшись наконец окончательно, и провела рукой по волосам, потерявшим от краски свой блеск. Растопыренной пятерней она убрала упавшие на лоб пряди и вздохнула коротко и резко, точно всхлипнула.

— Я знаю, что девочка не ночевала сегодня дома, — ответила она, вставая. Рядом с маленькой Силией Соня казалась очень высокой. Ее фигура, несмотря на возраст, сохранила молодую стройность. Один из самых опытных и умелых хирургов убрал следы прожитых лет с ее необычно красивого лица.

Силия подала ей белый атласный халат, и Соня надела его.

— Девочка… — с болью и иронией повторила Соня. Только она да Силия продолжали так называть Марию Карлотту. Вернувшись под утро из казино, Соня заглянула к дочери и увидела, что ее постель пуста. Раньше Соня не стала бы волноваться по такому поводу, ведь Мария Карлотта с шестнадцати лет вела независимую жизнь, ночуя в каких-то странных, подозрительных домах и постепенно приучив мать к самовольным отлучкам. Но сейчас, зная, что Мария Карлотта беременна, Соня почувствовала беспокойство: ранимость дочери, ее незащищенность перед жизнью заставляли сжиматься материнское сердце. И сама Соня когда-то была «трудным» ребенком, и потом, как и дочь, забеременела, когда Антонио еще не был свободен, но она была смелая, знала, чего хотела. Мария Карлотта хрупкая, слабенькая, она не выдержит жизненного урагана.

Когда неделю назад она услышала признание дочери, то первой ее реакцией была радость.