Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поймав этого ублюдка, мы смогли дышать свободней. Работа нашего отдела закончилась, теперь этим преступлением вплотную занялись ребята из второго и третьего. Хотя мы работали параллельно с обычной полицией, которая о нас и не слышала, дело осталось за «Тенью», именно нашим спецам поручили довести всё до логического конца. Благодаря моим подробным записям, они знали в каком направлении копать, чтобы связать маньяка со всеми обнаруженными жертвами. Это заняло время, но первое слушание по делу «тихони» было назначено уже через несколько месяцев. Очень оперативно поработали.
Слушание было открытым и, как только я узнала точную дату, то попросила Скифа меня отпустить на это время с работы. Он с пониманием отнёсся к просьбе, хотя после заключения преступника под арест, я старалась как можно меньше интересоваться этим делом — слишком тяжело было, не говоря уже о том, чтобы любоваться на эту тварь вживую.
Но на суд пошла. Зачем мне это нужно было? Кто бы ответил… Потому что сама я не понимала, что там забыла. За прошедшее время, смерти этих девочек не стёрлись из моей памяти, но боль притупилась. А своим действием я снова её воскрешала. Может, это было вызвано желанием лично убедиться, что этот недочеловек отправится всю оставшуюся жизнь гнить за решёткой. Но, как бы там ни было, в условленный срок я оказалась в небольшом зале, забитом людьми и камерами.
Родителей девочек я распознала безошибочно. Не из-за того, что основывалась на известных мне материалах дела и воспоминаниях жертв, а потому что их дети, которых они уже никогда не смогут обнять, стояли за их спинами. Из общей массы их родных выделяла печать горя, которая лежала на каждом лице. Остальные присутствующие вызывали у меня только недоумение. Но я в первый раз нахожусь в зале суда, да и дело получило широкую огласку, так что, наверное, такое положение дел в порядке вещей.
И вот мужчину, который лишил жизни семерых человек и нанёс непоправимый вред ещё одной девушке, ввели в зал. В нём я распознала того, кого видела в воспоминаниях погибших. Несколько месяцев в СИЗО на нём никак не сказались. Он не выглядел раздавленным, осознавшим степень своей вины. На лице человека в наручниках я не разглядела и капли раскаяния. Нет, в противовес моим ожиданиям, он наоборот был спокоен, даже слегка снисходителен к тем, кто пришёл увидеть, как ему вынесут приговор.
И это возмутило меня, взбаламутило самую тёмную часть моей души. Такие люди должны мучиться и умирать, должны полностью познать, каково это, когда убивают не только тело, но и душу, когда разбивают на осколки всё светлое, что могло случиться. И мне недостаточно знать, как несладко придётся ему в тюрьме. Он будет жить, пусть и не самой лучшей жизнью, но всё же жить.
Выступление свидетелей, приведение доказательств — это всё прошло мимо моего сознания. А вот слово, что дали подсудимому, нет. Было мерзко слушать и наблюдать за ним. Он признал всё, что ему приписывали, не раскаялся, но признал. С таким видимым удовлетворением, что меня затошнило. На месте близких жертв, я бы скорее всего не сдержалась.
Но тут призраки, которые всё это время оставались безучастны, в едином порыве двинулись к тому месту, куда посадили этого урода. Окружили его и потянулись руками к мужской голове. Сначала ничего не происходило, мне оставалось только теряться в догадках, ради чего умершие девушки это проделали. Остальные присутствующие могли наблюдать за изменениями, которые начали происходить на их глазах с заключенным. Я основывалась только на том, что слышала. Голос, до того уверенный и размеренный, стал стихать и ломаться, а потом и вовсе затих. Когда призраки перестали закрывать мне обзор, я словно взглянула на другого человека. Он будто бы уменьшился в размерах, куда-то подевалась былая уверенность, и, даже со своего места, я смогла разглядеть, что взгляд его словно застыл. Тут же началась суета, для заключённого вызвали врача, а слушание отложили.
Все были разочарованы подобной развязкой, но покидали зал взбудораженные произошедшим. Я понимала ещё меньше: никогда не видела, чтобы призрак мог каким-то образом воздействовать на материю, не важно живую или мёртвую. Но то, что случилось с «тихоней» явно было дело их призрачных рук. Так что же случилось? За ответом пришлось обратиться к первоисточнику.
Догнав первую убитую девушку, я губами спросила, что они сделали. И она не отказала мне в том, чтобы дать ответ. Точнее, его «показать».
Они запечатали его сознание — иначе мне это сложно назвать. Построили для своего убийцы персональный дом ужасов, но только внутри него самого, из которого он никак не мог выбраться: каждая комната — новый кошмар, в котором его пытают и убивают, после чего он переходит в следующую комнату, с совершенно другой задумкой. Все окна, которые он пытается открыть только манят его свободой, добавляя отчаяния, а двери наружу попросту не предусмотрено. Этот дом — его темница до того, пока физическая оболочка будет продолжать существование.
Когда мне это показали, я почувствовала, как волосы на голове зашевелились. Именно способ нашего общения натолкнул призраков на мысли, что они могут воздействовать на чужой разум. Я никогда до этого с подобным не сталкивалась, но от одной мысли, что они способны на подобное, порадовалась, что не стала их подопытной крысой. Такая изощрённая месть… Возможно, они имеют на неё право, но она оказалась очень жестокой. Смерть дарует освобождение, а такая жизнь — долгие годы непрекращающегося ужаса.
Он так и не пришёл в себя, и, после многочисленных тестов и проверок, маньяка-убийцу заперли в специальном заведении с мягкими стенами. Многие считали, что он понёс своё наказание, даже не зная, как близки к истине. Но я всё же рада, что для меня это осталось позади. И, пусть какая-то кривобокая и мрачная,
