Я пояснила, что ничего такого нет, просто мы из одной деревни. Дядька был на редкость веселый, мои слова почему-то вызвали у него такой приступ смеха, что я начала бояться, как бы он не грохнулся со своих костылей.

На третий день мне приспичило навестить Тимоху совсем поздно, уже одиннадцать пропикало. Меня не то предчувствие томило, не то я выдрыхлась днем. Выскользнула тихо, чтобы не разбудить спящих, стояла, озираясь на пороге, вдруг мимо меня тенью скользнул по коридору силуэт мужчины. Направлялся он в сторону, где стояла койка бедного Тимохи. Все мои предчувствия разом всколыхнулись. Такой же тенью, стараясь дышать потише, я пошла за мужиком. Так мы прошагали полкоридора и поравнялись с палатой, откуда падал свет, и я увидела, что в руке у мужика что-то блеснуло.

Нож! — мгновенно поняла я, а до Тимохи уже всего ничего осталось. И тогда я завизжала.

От моего визга мужик подпрыгнул на месте, из рук его что-то упало и сильно звякнуло. Он развернулся ко мне и со словами «Убью, стерва!» стал надвигаться на меня, подняв руки со скрюченными пальцами.

В коридоре зажегся свет, около меня столпилось множество людей, все допытывались, что со мной случилось. Я уже не визжала, но еще хрипела. Наконец дядька на костылях, который тоже притащился и громче всех допытывался, чего мне надо, догадался шлепнуть меня по щеке, и я наконец замолчала.

— Ты чего бузу развела? — наклонился он ко мне. — Чего тебе неймется? Орешь, спать никому не даешь, жениха своего с постели подняла. Сергея Ивановича до того перепугала, что он, бедняга, бутылку водки разбил, с трудом добытую.

— Какой Сергей Иванович?

— Как какой? Да вон он, у стеночки жмется. — И дядька ткнул пальцем в сторону ночного татя.

— Он убийца! Он Тимоху убить хотел.

Брови дядьки круто взлетели, повернувшись, он внимательно оглядел предполагаемого убийцу и покачал головой.

— Он?! Вряд ли, жидковат слишком, да и зачем бы ему это? Это же Сергей Иванович, дежурный врач, ты что, не узнала его? — И, развернувшись в сторону врача, добавил: — Говорил я, что нельзя весь свет в коридорах гасить, экономисты хреновы! Васька Чутыкин из соседней палаты полчаса назад так навернулся, чуть вторую руку не сломал!

В коридоре все сильнее пахло алкоголем, щедро вылившимся из вдребезги разбитой бутылки.

Наутро меня моментально и без предисловий выписали. Я вышла на больничное крыльцо, ломая голову, как мне попасть теперь домой?

И вдруг заметила мою бабульку, вынырнувшую из-за угла. Она спешила ко мне, семеня ногами, и я улыбнулась.

Дома бабка сразу же уложила меня в постель, я поведала ей историю моей скорой выписки. От смеха у бабки слезы на глазах выступили, которые она промокала ладонями.

— Так говоришь, за Тимошу вступилась? Ну и ладно, ну и хорошо! А нечего водку таскать в больницу и на работе ее трескать! Врач, называется! Не врач, а грач!

Вечером пришла Симка и рассказала мне, что Ленечка тоже лежит в больнице, но в тюремной. Я поразилась:

— А почему, Сим, он же ничего не сделал?

— Он заодно был с ними, с Ромкой, с Валеркой, с этой тварью Эдиком, вместе они дел наворотили. Это уж потом Леня завязать хотел из-за меня, вот они его и отдубасили. Разозлились сильно, да испугались, потому и убить хотели, да не вышло у них, он ведь сильный, Ленечка-то. — В ее голосе звучала гордость.

— Слушай, а что они делали-то? И пещера им на что сдалась? Лаз замуровали, прятали что-то там?

Симка порозовела.

— Иконы у них там были.

Я присвистнула.

— Иконы?!

— Ага, иконы, старинные такие, дорогие!

— А где они их взяли? Их так просто не найдешь. Из храма какого украли? Но это же ужасный грех!

Она отвела глаза и завозила ногами по полу.

— Взяли где-то, греха не забоялись, видно.

По виноватому виду Симки можно было подумать, что она самолично храм обчистила.

— Да будет тебе, все наладится, — попробовала я ее утешить.

— Да-а, тебе легко говорить, а он чувствует себя плохо. — Симка хлюпнула носом.

— Выправится он, сама же хвастала, что он сильный.

Она улыбнулась мне сквозь слезы и, наклонясь ко мне пониже, сообщила:

— Я ведь беременная, Тонь.

— Ну да?! И что теперь делать будешь?

— Рожать! — ответила подруга твердо, и я кивнула, соглашаясь с ее решением. — Как Ленечка на ноги встанет, поеду к нему, пусть распишут нас. Мне теперь, Тонь, о ребеночке думать надо. — И Симка похлопала глазами, кажется сама удивляясь своей ответственной позиции.

— Тонь, ты как тут? Голова не болит? Вот и ладненько. Пойдем вечером в клуб, кино привезли, новое, говорят.

— В клуб? Так ты же беременная вроде? — бестактно вытаращила я глаза.

— Ну и что? — обиделась Симка. — Беременная, не припадочная же!

Дел никаких особых на вечер у меня не было, и я поддалась на ее уговоры. Фильм оказался действительно новым, и даже не американским, а нашим. Время показывали революционное, революционеры, убивавшие всех направо и налево, были такими мерзкими, так неприлично и непонятно выражались, что публика разочарованно зашумела.

Я полезла с претензиями к Симке, но она отмахнулась, с увлечением глядя на экран. Я тоже посмотрела, действие уже скакнуло к Гражданской войне, белые и красные дрались почему-то врукопашную, махались ногами на манер Чака Норриса. Мне стало грустно, я решила уйти. На крыльце Симка меня догнала.

— Ты чего? Смотрела бы, или боишься возвращаться? Так много наших, не одна, с компанией пойдешь.

— Там дерутся и стреляют, а в моем положении вредно всякие страсти глядеть.

Я с уважением посмотрела на важно вышагивающую подругу и предложила:

— Слушай, раз с кино не вышло ничего путного, пойдем к нам чай пить?

Болтая, мы вошли в дом и замерли на пороге, выпучив глаза. За столом сидели и мирно пили чай Федосья, Александр Николаевич Самойленко и моя бабулька. Что могло их вместе свести?

Симка тихо ойкнула и дала задний ход. Удерживать я ее не стала. Мне же пришлось присоединиться к гостям. За столом царила суровая сдержанность, все чаевники больше налегали на пироги и варенье, чем на беседу, но зато буравили друг дружку взглядами. Видно, бури здесь разыгрались нешуточные. После того как гости разошлись, я принялась допрашивать бабку. Она запираться не стала.

— Зашел человек в гости, чайку попить. Хороший человек, культурный.

— Бабушка, ну что ты юлишь? Говори, о чем разговор шел, обо мне?

— Знамо дело, о тебе, — проворчала бабка и длинно вздохнула, но тут же захихикала. — Он, Самойленко, все кружева плел да тебя нахваливал. Какая ты хорошая, разумная, смирная. Я так понимаю, он на тебе жениться мечтает.