Монахи

Царь умолк. Московские посланцы безмолвствовали.

– Аль не слышали?! – загремел своим посохом грозный царь.

– Твоя воля, государь, казнить и миловать виновных и все исправлять твоими мудрыми законами, – отвечали посланцы.

– А за подъем наш в Александровскую слободу, – закончил Грозный, собираясь уходить, – прислать вам следует сто тысяч рублей из Земского приказа.

– Упреждены мы о том, великий государь, слугой твоим верным Малютой и принесли их, – отвечали посланцы, кланяясь на прощание своему царю…

Иван Грозный на охоте

А между тем, покуда Иван IV вел разговор с москвичами, Афонька Вяземский заканчивал в одной из дальних царских палат особый разговор с царским охотником Ерошкой Кулычевым.

Пир опричников.

Художник В.Г. Шварц

– Так и говори царю, – наставлял Афонька Ерошку.

Давно Вяземский с Малютой задумали это дело. Хотели они царским опричникам, что измену будут выводить из земли Русской, знаки внешние придать, чтобы страху к ним больше было. Говорили и царю об этом. Долго думали, раскидывали умом и наконец придумали…

– Устал, милостивец? – заботливо склонился Вяземский к царю. – Чай, замучили тебя супостаты?

– И на их долю достанется, – мрачно усмехнулся Грозный.

– А у нас дело к тебе.

– Аль на деньги позарился? – проговорил, усмехаясь, царь, глядя на золото, оставленное москвичами. – Дай-ка лучше ларец и положи их туда.

– Не то, милостивец, – Вяземский покорно подал ларец. – Сказывал ты, что знак нужен твоим телохранителям. Так вот охотник Ерошка Кулычев ожидает предстать пред твои светлые очи.

– Аль придумал что холоп?.. Зови, зови.

Ерошка упал в ноги царю и, когда поднялся по царскому зову, положил у ног Грозного мешок.

– Ну, раскрывай, показывай.

Из мешка выкатилась собачья голова и выпала метла. Увидев свеже-отсеченую собачью голову, царь отшатнулся и с удивлением взглянул на Ерошку. Тот поспешил объяснить.

– Великий государь, голова пса с оскаленными зубами – знак, что опричники твои, как псы, будут грызть царских лиходеев. А метлой будут выметать крамолу из земли Русской.

– Лукьяныч! – крикнул царь Малюте, который ждал зова в соседней палате. – Гляди-ка, как хитро придумано. Лучше и не выдумаешь… Награди его, Лукьяныч, да, пожалуй, в опричники засчитай. Такой пригодится для нашего великого дела.

И через месяц великое дело началось: снова полилась боярская и холопская кровь.

Ужаснулась Москва, увидев царя Ивана…

Недавно был он стройный, высокий ростом, с ясным взглядом серых, полных огня глаз. Его умное лицо украшали борода и усы, а на голове росли густые волосы.

Не узнала столица в сгорбленном старце, с искаженными злобой чертами, с совершенно вылезшими волосами на голове и бороде, потухшим взором, лишь изредка вспыхивавшем гневом и яростью, того Ивана Васильевича, который победоносно водил русские войска под стены Казани и Астрахани, друга Сильвестра и Адашева.

Точно туча нависла над столицей, когда Иван Васильевич 3 декабря 1564 года, после обедни в церкви Успения, уехал из Москвы вместе с царицей Марией Темрюковной, с сыновьями, со своими любимцами Алексеем Басмановым, князем Афанасием Вяземским, Михайлом Салтыковым и другими, с целым полком вооруженных хранителей, забрав с собою множество дворцовой утвари, драгоценностей, денег, икон и крестов. Но еще большее смущение овладело всеми, когда после продолжительного путешествия по разным монастырям царь из Александровской слободы прислал с чиновником Константином Поливановым письмо митрополиту Афанасию, а другое, с дьяками Путилой Михайловым и Андреем Васильевым, к гостям, купцам и мещанам московским.

Царские рынды

Вся столица пришла в ужас, узнав, что царь в этих письмах заявил о желании оставить престол. Грозен был Иван, страшен гнев его, но безначалие и правление боярское, столь памятное во время малолетства царя, показалось людям московским страшнее правления царского…

Встревоженный народ требовал возвращения царя. «Государь оставил нас, мы погибнем! Кто будет нашим защитником в войнах с иноплеменными?! Как могут быть овцы без пастыря?!» – кричали все.

Под влиянием этих требований благословил митрополит святителя Новгородского Пимена и архимандрита Гдовского Левкия послами к царю, а с ними отправились в слободу Александровскую многие епископы, бояре, князья, окольничие, дворяне, приказные, купцы, мещане и другие люди просить царя вернуться в Москву и царствовать, как будет ему, царю, угодно.

Иван не ошибся. Недолго заставил он себя уговаривать и согласился «паки взять свои государства для отца моего митрополита Афанасия, для вас, богомольцев наших, архиепископов и епископов».

В Сретенье той же зимы торжественно въехал государь в Москву, окруженный любимцами, телохранителями с мечами, ружьями, дрекольями.

Навел страх на москвичей отъезд царя, а еще больший – его возвращение. Был царь грозным владыкой, не знавшим ни жалости, ни пощады, а вернулся еще страшнее. Поняли люди московские, что сами на себя беду накликали, и в ужасе притихла Москва, ожидая гнева царского.

Не заставил он себя долго ждать.

На другой же день, 3 февраля, по Москве пронеслась зловещая весть – завтра суд царский.

И все знали, что это значит.