– Эва! – ответил бородач, отогнув рубаху Вадима еще больше и извлекая пробитый нагрудный крест.

– Положь, – прохрипел Вадим.

– Чудной у тебя оберег, но живот[33]тебе спас – не сомневайся!

– Положь, – повторил Вадим, – отцовый оберег.

Оба новгородца переглянулись и закивали головами, – мол, понятно, раз отцовый, то что надо оберег, мол, всем оберегам оберег!

Валуй спрятал обратно под рубаху продырявленный серебряный крестик, и воины, больше не задавая лишних вопросов, осторожно подняли Вадима на руки. Его перенесли через дорогу и уложили на траву.

– Лежи покуда, – сказал один из спасителей, и они ушли.

Вадим думал о Сигурде – жив или нет? Он осмотрел свое раненое плечо – стрела, пробив мясо и кость, прошла навылет. Наконечник торчал с обратной стороны, а оперенье обломилось, оставив небольшой осколок древка. Рядом с ним на травку стали сносить и укладывать других раненых. Он вглядывался в одежду принесенных, но Сигурда не было. Вадим посмотрел на реку. Уткнувшись в противоположный берег, догорала одна из ладей викингов. «Другие, вероятно, ушли», – подумал Вадим. Через реку, на плотах к их берегу спешили новгородцы. На переднем плоту он заметил князя с десятком его личных телохранителей. Боривой был мрачен, судя по всему, нападение застало его врасплох – потери оказались велики. Вступив на берег, князь стал обходить поле брани.

Подошедший Палей заслонил обзор.

– Жив? – спросил он.

– Вроде да, – ответил Вадим.

Десятник осмотрел плечо.

– Жить будешь, ерунда, щас достанем.

Он подозвал кого-то из воев. Подошедшим оказался один из тех бородачей, что достал Вадима из канавы.

– Держи его! – приказал Палей, а сам стал прилаживаться к стреле. Он ножом, аккуратно надрезал древко около наконечника и обломил его. Затем резко дернул оставшееся древко из руки вверх – пошла кровь.

– Валуй, перевяжи его, – попросил десятник бородача. – А ты, паря, молодец, двоих свалил – я видел, ужо расскажу про тебя ипату – отметит, он дюже воецов[34]любит!

«Двоих?! – мелькнуло в голове. – Ну да, двоих! А тех троих он и не видел».

Вадим ухмыльнулся про себя, но он еще и сам до конца не верил в свое воинское везение, или, быть может, это счастье в первом же бою завалить пятерых?!

– Палей, – позвал Вадим, – варяга моего не видал?

Десятник, собиравшийся было уйти, обернулся и отрезал:

– Нет!

Валуй намазал рану какой-то вонючей мазью и стал перевязывать плечо.

– Много наших-то полегло? – спросил Вадим.

– Да почитай все, кто был на этом берегу, – ответил бородач, – вершники дали плеча,[35]а мы с Палеем в лес отошли.

– И что же было дальше?

– Они за нами в лес не пошли, вершники опамятовали[36]и пытались вдарить еще раз, но не вышло…

Валуй затянул узел так крепко, что Вадим сжал зубы.

– А потом рог протрубил и они стали к ладьям отходить, – не обращая внимания на гримасы раненого продолжал бородач, – по дороге почти всех своих собрали – и айда по реке вниз.

– Так и ушли? – не поверил Вадим, скосив взгляд в сторону противоположного берега, где догорал один из драккаров.

– Не-е-е, – протянул Валуй, – наши подпалили одну ладью, и всех, кто там был, перебили. Готово! – закончив перевязку, он осмотрел нос Вадима.

– Ничего, щас поправлю, – сказал бородач.

Вадим не успел вскрикнуть от боли, но слезы сами брызнули из глаз, когда бородач, двумя руками устроил скосившийся нос раненого на место.

– Ну вот, теперь хорошо, скоро заживет, – невозмутимо изрек Валуй.

Он отошел и стал осматривать другого раненого, что лежал рядом с Вадимом и ругался – у парня была сломана правая рука и почти срезано ухо, которое кровоточило и свисало на щеку.

– Знатно повоевали, – вздохнул Вадим, гадая, куда же мог подеваться Андрей.

* * *

Лагерь устроили за поворотом дороги, в пятистах метрах от переправы, на небольшой поляне. Новгородцы поставили шалаши из жердей и веток, которые напоминали Вадиму невысокие индейские вигвамы. В шалашах разместили раненых, их набралось десятка три. Остальные воины устроились прямо у костров – варили кашу. Валуй оказался хорошо сведущ в лечении – плечо ролевика почти не болело. Поздно, когда лагерь уже засыпал, Валуй принес раненым каши и воды. Обождав, пока те, кто мог, поели, принялся менять повязки.

– А куда нас теперь, Валуй? – спросил Вадим.

– Дык завтра придут телеги от чудинов, заберут вас.

– В Каргийоки?

– А куда еще, туда и повезут. Князь ужо распорядился, – ответил бородач, – ну, почивайте покуда.

Валуй ушел. Вадим остался лежать в шалаше еще с двумя ранеными новгородцами, с молодым и старым – он так их для себя определил. Старый почти сразу же уснул, а молодой ворочался и охал – у него была повреждена нога, и он никак не мог устроить ее поудобнее. Вадиму не спалось, и он выполз наружу под звездное небо. Невдалеке догорал костер. Взошла полная луна, осветив лагерь. Ему подумалось об убитом Сигурде. «Мы прожили всего двое суток в прошлом, и один из нас уже убит, а я едва уцелел! – размышлял Вадим, глядя на ворочавшихся у костра воинов. – Вот интересно, а долго ли протянем мы с Павлом?» Верить в смерть товарища не хотелось. Еще вчера они были вместе, ели, пили, разговаривали, немного ссорились, и вот теперь его нет. Чертовски хотелось курить, и в голове отчего-то закрутилась песня Высоцкого:

– Друг, оставь покурить! – а в ответ – тишина:

Он вчера не вернулся из боя…

Потом мысли съехали в сторону, и Вадим вспомнил глаза убитых им викингов. Он где-то слышал раньше, что нельзя смотреть в глаза – потом всю жизнь будут преследовать лица убитых и мучить кошмары. Он прислонился к жерди, что служила каркасом шалашу, и сам не заметил, как уснул. Но зато он тут же увидел сон, в котором реконструкторы на фестивале бились стенка на стенку, ломая друг другу шлемы, пальцы, шеи. Вадим хотел крикнуть им: «Зачем?» Но не смог, его словно кто-то держал за горло…

«Кровавые мальчики» ему так и не приснились.

* * *

На следующий день он проснулся поздно – его никто не тревожил, не будил. Протерев глаза и оглядевшись, Вадим понял, что в шалаше только он и старый. Он выполз наружу, встал, размялся. Вправленный бородачом-Валуем нос, не болел. Рядом сидел молодой. Лагерь был почти пуст – остались только раненые и еще два десятка конников у дороги, казалось, они кого-то ждут.