Лейза развернулась и направилась к холму.

— Это нечестно! — крикнул юноша, тряся клетку. — Вы мне обещали! Это нечестно! Ваша светлость! Миледи! Вернитесь!

Путники взошли на гребень холма, поднялись в сёдла и продолжили путь.

Стемнело. Поле Живых Мертвецов осталось позади. К дороге вплотную подступил лес. Выродки зажгли факелы. Рэн ехал рядом с матерью, тайком бросая на неё взгляды. Она никогда не говорила о тяге отца к сочинительству. Молчала и сейчас. Почему какое-то стихотворение взволновало её настолько, что она забыла об осторожности? Ведь на том поле собрались люди отнюдь не довольные своей жизнью. Воины искрошили бы их в куски. Напрасные и невинные жертвы сейчас никому не нужны.

— Прошение о помиловании, — проговорил Айвиль, держась возле Лейзы.

Она кивнула и обратилась к Рэну:

— Когда твоего отца заточили в Башню Изменников, ему разрешили написать прошение о помиловании. Он написал стихотворение.

— Его зачитали на суде, — добавил Айвиль.

— Меня на суд не пустили, — продолжила Лейза. — Я находилась под домашним арестом. Мне потом рассказали, что в прошении говорилось о белой кости, пурпурной крови и золотых крыльях.

— Не прошение, а угроза, — тихо заметил Айвиль. — Во всяком случае, так показалось мне и моему отцу.

Лейза со стоном выдохнула:

— Я просила отдать мне стихотворение. Хотела сохранить как память. А мне сказали, что его выбросили. Получается, обманули.

— Если эта бумага сохранилась, вы её получите, — пообещал Айвиль и натянул поводья. — Миледи! Стойте на месте!

Путь загораживала телега. Впряжённая в неё лошадь дрожала так сильно, что оглобли ходили ходуном. На дороге лежали, утопая в грязи, тела. Вокруг валялись тряпки, втоптанные в чёрное месиво. Видимо, люди ехали на поле Живых Мертвецов, а их ограбили и убили.

Рэн спрыгнул с коня, забрал у Выродка факел и склонился над молодой женщиной. Бледное лицо и застывшие глаза, устремлённые в небо. Горло перерезано, одежда залита кровью. В пяти шагах от неё лежала маленькая девочка, уткнувшись лицом в землю. Ей воткнули нож в спину. Нож забрали; о ширине клинка подсказал разрез на стёганой кофте. Рэн присмотрелся к следам. Девочка умерла не сразу, барахталась и ползла к матери. Из-под телеги торчали босые мужицкие ноги. Рядом стояли сапоги и валялись продырявленные башмаки.

Рэн выпрямил спину и заметил мешок, кем-то оброненный между кустами.

— Они не успели далеко уйти. Найдите их!

Сотня Выродков ринулась в лес, и всё вокруг наполнилось звуками: кони всхрапывали, кольчуги звенели, ветки трещали.

Чувствуя на себе взгляды Айвиля и Лейзы, Рэн всматривался в темноту. Если бы горы находились рядом, он бы попросил горных духов обратиться в камни и преградить убийцам дорогу. Но вокруг только грязь, лес и небо.

Шум отдалился и стал еле слышен.

— Довезём их до ближайшей деревни, — проговорил Рэн. — Крестьяне о них позаботятся.

Рыцари уложили тела на телегу, укрыли рогожей и развернули лошадь. Наблюдая за ними, Рэн думал о человеке, который сидит сейчас в клетке и шарит глазами по толпе, выискивая своих родных. Он умрёт от холода, голода и жажды, уверенный, что его бросили. Похоронили заживо.

Теперь шум приближался. Выродки выехали на дорогу и швырнули к ногам Рэна двоих мужиков, одетых в гамбезоны. Один босой: башмаки снял, а натянуть сапоги не успел.

Не пытаясь подняться, мужики озирались и скалились как волки. Одичавшие взгляды, кудлатые бороды, всклокоченные волосы.

Рыцари рывком поставили их перед Рэном на колени.

— Милорд, смилуйтесь, — промямлил тот, что помоложе. — Как перед богом клянусь, никого и пальцем больше не трону.

Рэн вытащил из ножен меч. Лейза отвернулась. Айвиль свёл брови.

Мужики протянули к Рэну руки, поползли к нему:

— Помилуйте нас… Помилуйте…

Других слов они явно не знали.

Рэн снёс молодому убийце голову одним верным ударом. Следуя за движением меча, волчком крутанулся вокруг себя и срубил голову второму мужику. Тот даже не успел понять, что происходит, — умолк, не закончив фразу.

— Можно было отвести их в деревню, — произнёс Айвиль, с задумчивым видом почёсывая щетину на подбородке. — Там бы их судили и отправили на поле Мертвецов.

— По-вашему, они не совершили ничего ужасного? — спросил Рэн, ожидая, когда эсквайр вытрет клинок. — Казнить вроде бы не за что, и отпускать нельзя? Вы говорили, что только таких запирают в клетку.

— Крестьяне убили других крестьян — за такое не рубят головы. Повторю: мне не нравится всё, что касается церковного суда. Но в данном случае клетка — справедливое наказание.

Рэн кивком указал на обезглавленные трупы:

— Я их помиловал. — Вложил меч в ножны и, держась за луку седла, запрыгнул на коня.

12

Янара сунула Люте в руки скомканную нижнюю рубаху:

— Спрячь. Постираешь ночью, чтобы никто не видел.

Старуха кивнула:

— Никто не увидит, миледи. Не волнуйтесь.

Закрыв за ней дверь, Янара посмотрела на вторую служанку, суетящуюся возле кровати.

Люта и Лита — сёстры-близняшки — жили в замке с рождения. Прислуживали отцу герцогини, потом герцогине, матери Холафа. Последние три года скрашивали одиночество Янары. Вместе с ней вышивали и шили, тайком приносили книги из библиотеки и слушали раскрыв рты, как она читает. Обрабатывали на её спине раны после порки. Плакали, когда хотелось плакать ей, и пели, когда Мэриты отлучались из крепости.

Наблюдая, как Лита замывает пятно крови на матрасе, Янара подавила тяжёлый вздох. Глупая затея… Глупая и опасная! Если не сейчас, то через три-четыре месяца Холаф и его отец узнают, что она водила их за нос. Какое наказание ожидает её за ложь? Разденут донага и будут хлестать плетью, пока она не потеряет сознание. Потом сбросят в темницу, расположенную под угловой башней. Так поступили со старостой одной из деревень, когда его уличили в обмане. В чём заключался его обман, никто не знал. Господа не посвящали слуг в подробности. Просто собрали во дворе обитателей замка и предупредили, что всякого, кто опустится до лжи, ждёт такая же участь. Люта и Лита догадались, что задумала Янара,