Но знаешь ли, я это поняла интуитивно. Такое уже было. Десять дней назад случилось что-то похожее. Они точно подозревают о нашей с тобой дружбе. Где-то прячется страшный человек, он собирал обо мне слухи или наблюдал за мной издали, я забудусь, а он наймет кого-нибудь и решит убрать мужчину, которого посчитает моим возлюбленным. А ко мне откуда-то приближается безумная любовь. Мне страшно. Что будет, если ты безвинно пострадаешь из-за моей красоты. Определенно, тут какой-то заговор. Сумасшедший заговор, который задуман безнадежной страстью. А следит за мной издали и замышляет убить тебя безобразный, как жаба, мужчина страшной силы и безумно богатый, — Кинуэ выпалила все это не останавливаясь, она вся дрожала.

Тору, скрестив ноги, обтянутые джинсами, слушал ее, попыхивая сигаретой. Он размышлял о сути ее рассказа. Скорее всего, это не просто дикие фантазии Кинуэ, а действительно кто-то им интересуется. Но кто? И зачем? Полиция? Так кроме того, что он, несовершеннолетний, курит, он еще не совершил ничего противозаконного.

Он решил, что обдумает это, и для того чтобы поддержать Кинуэ в фантазиях, которые она так любила, и придать им логическую стройность, начал рассуждать:

— Может быть, так оно и есть, но я без сожаления погибну ради такой красавицы, как ты. В этом мире есть очень богатые, страшные силы, они готовы на все, чтобы уничтожить чистую красоту. Наверное, в конце концов мы попались им на глаза.

Этого противника, чтобы бороться с ним, распознать непросто. Ведь те силы раскинули сеть по всему миру. Сначала мы сделаем вид, что покорно подчинились, будем делать то, что нам говорят. И со временем отыщем его слабые места. Для того чтобы нанести ответный удар наверняка, я должен накопить достаточно сил и точно знать слабые стороны того, с кем предстоит бороться.

Нельзя забывать о том, что чистые, красивые личности для человечества враги. Ведь известно, что быдло побеждает, что человечество на его стороне. Все они не остановятся до тех пор, пока мы смиренно не признаем, что являемся людьми. Поэтому мы должны быть готовыми к тому, что в крайнем случае нам придется, не колеблясь, даже с радостью попирать нашу святыню.[24]Потому что если мы этого не сделаем, нас убьют. Если ж мы отречемся, то они успокоятся и выдадут свои слабости. А до тех пор нам нужно терпеть. Но при этом хранить в душе чувство собственного достоинства.

— Тору, я поняла. Я буду во всем подчиняться тебе. Но и ты поддержи меня. Моя красота губит меня, у меня просто ноги подкашиваются. Если ты и я будем вместе, то сможем искоренить отвратительные людские желания, а то и очистить все человечество. И тогда на земле наступит рай, и я смогу жить, ничего не опасаясь.

— Ну, конечно. Будь спокойна.

— Как здорово! — Кинуэ попятилась вон из комнаты и быстро проговорила:

— Я люблю тебя больше всех на свете.

Тору всегда испытывал радость, когда Кинуэ наконец уходила.

Это уродство… в ее отсутствие понятие красоты изменялось. Все эти истории, где предпосылкой служила красота Кинуэ — хотя самой этой красоты не существовало, сейчас, когда Кинуэ уже ушла, она по-прежнему будто наполняла воздух благоуханием.

…Тору порой думал: «Красота рыдает где-то далеко». Может, там, за линией горизонта.

Красота кричит пронзительным журавлиным криком. Ее голос, отозвавшись эхом, вдруг замирает. Бывает, что красота поселится в теле человека, но лишь на мгновение. И только Кинуэ — ловушка уродства — смогла поймать этого журавля. И будет бесконечно держать его у себя, кормя убежденностью в своей красоте.

Судно «Коёмару» вошло в порт в три часа восемнадцать минут. Дальше до семи часов вечера кораблей не ожидалось. В порту Симидзу сейчас, включая девять судов, стоявших на якоре в ожидании швартовки, находилось двадцать судов.

В третьем квадрате на якоре стояли «Дайни-ник-кэймару», «Микасамару», «Camelia», «Рюсэймару», «Lianga Bay», «Умиямамару», «Сёкаймару», «Дэнмару-кумару», «Коёмару».

У причала Хинодэ находились суда «Камисимамару» и «Каракасумару».

У причала Фудзими — «Тайэймару», «Тоёвамару», «Яматакамару», «Aristonikos».

А кроме того, были не пришвартованные, стоявшие под разгрузку-погрузку на якоре у буев в заливчике Оридо, который был отведен специально под суда, перевозившие древесину, «Сантэнмару», «Dona Rossana», «Eastern Mary».

И еще в части акватории, специально отведенной для танкеров, в которые нефть закачивалась, когда они стояли на якоре, так как у причала это считалось опасным, находилось уже готовое к выходу судно «Окитамамару».

Большегрузные танкеры, перевозившие нефть из Персидского залива, стояли здесь, а маленькие танкеры с очищенной нефтью могли встать у причала, оборудованного рукавами.

После того как ветка от железнодорожной станции Симидзу линии Токайдо прошла рядом с несколькими причалами, сияние моря, которое пробиралось между отбрасывающими наклонную тень унылыми складами таможни, пряталось в летней траве и заглядывало в щели складов, будто в насмешку возвещало о конце суши, но одинокая узкая одноколейка, покрытая ржавчиной, сделанная словно для того, чтобы топить в море старые паровозы, настойчиво стремилась к воде и, достигнув наконец сверкающей глади, резко обрывалась — это место называлось железнодорожным причалом. Сегодня около него кораблей не было.

…На доску, где суда были распределены по причалам, Тору только что мелом вписал «Коёмару» в сектор 3G.

Погрузка и разгрузка судов, ожидавших в открытом море, начиналась на следующий день. Поэтому с телефонными переговорами по поводу прибытия «Коёмару» можно было не спешить, и уточнять прибытие судна он начал около четырех часов.

В четыре часа позвонил лоцман. Проводкой судов посменно занималось восемь человек, и звонивший сообщил, кто будет проводить суда завтра.

Тору, у которого до вечера работы не было, приникнув к бинокулярной трубе, разглядывал море.

Тут он вспоминал несуразные, дикие фантазии, которые принесла Кинуэ, и ему показалось, что на окуляры надели темные фильтры.

Вообще-то и само лето в этом году было таким, словно на него надели фильтры зла. В лучах солнца прятались крупинки зла, они ослабляли сияние солнца, делали тусклыми типичные для лета глубокие черные тени. Тучи теряли четкие очертания, и даже на линии горизонта цвета синеватой стали не было полуострова Идзу, а открытое море пустовало. Оно было тоскливо однообразного зеленого цвета, начинался прилив.

Тору направил трубу ниже и стал смотреть на линию прибоя.

Волны, разбиваясь, оставляли за собой казавшуюся осадком пену, в море, в месте, которое прежде выглядело как темно-зеленый треугольник, все изменилось — беспокойные волны вздымались и громоздились друг на друга. Море точно сходило с ума.