не обязательно означает трагедию. Коллапс — это не всегда упадок. Просуществовавшую целое тысячелетие политическую систему вряд ли можно назвать провальной, независимо от того, каким был ее конец.

Один из поднятых здесь вопросов связан с нашей способностью определять самое начало глубоких перемен. Иногда коллапс развивается так медленно, что мы не в состоянии оценить, насколько далеко в прошлом находятся истоки того или иного изменения. В моих разговорах с Карой Куни эта идея возникала несколько раз. Мы говорили о трудностях определения момента, когда зарождаются какие-то изменения. Я поделился своим убеждением, что многое из того, что мы наблюдаем сегодня в подъеме неолиберализма, началось с избрания Рейгана. Она согласилась, но предположила, что мы могли бы взглянуть еще дальше назад, на Никсона или Джима Кроу, или на создание рабовладельческого государства. Мы могли бы даже вернуться к истокам заметного неравенства, возникшего с переходом от собирательства к сельскому хозяйству примерно 12 тыс лет назад.

Процесс коллапса может быть не только очень медленным, но и может включать в себя разные стадии или этапы, на протяжении которых жизнь людей постоянно менялась. Куни отмечает:

[Термин «коллапс»] — это быстрый шифр, и он полезен. Все сразу, в общем и целом, понимают, о чем вы говорите, но это слово может и запутать. Каждый коллапс уникален и неповторим. Это зависит от того, о чем вы говорите в связи с упадком, поскольку в то время как определенные системы рушатся и определенные покровители [правящие элиты, на которые работают люди] терпят неудачу, система патронажа, как правило, остается на месте, просто слегка децентрализуется. Люди переходят от одного покровителя к другому, пытаясь найти новых покровителей и новые системы.

Это похоже на развод… когда вдруг все оказывается в подвешенном состоянии, даже самые банальные вещи: что вам есть, где жить… ваша зарплата, ребенок и каждая-каждая мелочь становится безумно важной. Пока из этого сложится что-то новое, пройдет немало времени. Со старым партнером вы расстались. Когда сойдетесь с новым — неизвестно. На это уйдет пара лет.

Кара Куни отмечает, что концепцию коллапса лучше всего применять к определенным моментам процесса трансформации. Она продолжает:

Я думаю, что слово «коллапс» лучше всего подходит к началу распада, когда все разваливается, и все находятся в движении, и никто не знает, что делать. Это слово хорошо передает состояние замешательства, за которым довольно скоро последует процесс восстановления. Люди начинают собирать фрагменты и очень ловко воссоздавать децентрализованные, беспорядочные системы взамен утерянным. Но тот период, когда вы ждете, что какой-то покровитель даст вам то, что нужно, но не получаете этого — на мой взгляд, именно это состояние люди и описывают термином «коллапс»: «Где мой чек социального страхования? Он еще не доставлен». Мы бы, например, спросили: «Чем я буду питаться? Что я буду делать? Мне нечем платить за дом. Пойду-ка я отсюда». Это коллапс из серии «Пыльный котел». И да, потом находились способы собрать все по частям, и люди находили новых покровителей, но именно эта начальная ступень, наполненная страхом и паникой, и есть коллапс, о котором вы говорите.

Коллапс может включать в себя несколько периодов. Процесс затягивается, и все разваливается и восстанавливается для того, чтобы снова развалиться. Только теперь, возможно, по-иному. Куни считает, что так было и с Римом.

— Что касается падения Рима, то одна из причин, по которой ему так трудно дать определение, заключается в том, что вы видите коллапс римского государства определенного рода, а затем его преобразование во что-то другое, с разными видами покровительства. Потом это рушится, а наступает перестройка, а затем это рушится, и снова перестройка. Не исключено, что по мере развития событий такое происходило 10–12 раз и в более быстрой последовательности. Получается серия коллапсов. Я предпочитаю смотреть на это так.

Так как же прошлые катастрофы соотносятся с фантазиями? Между ситуациями, которые мы наблюдаем в прошлом, и апокалиптическими образами, которые мы себе представляем, существуют большие различия. Они предполагают, что следующий апокалипсис произойдет не так, как мы думаем. А если это будет постепенный процесс, длительный упадок, как в Риме, то мы его даже не заметим.

История показывает, что к апокалипсису мы готовимся неправильно. Мы должны мыслить сообща, а не по-отдельности. Ни разу в истории, даже перед лицом великого демографического коллапса, люди не оставались жить в одиночку в крошечных группах в течение какого-либо времени. Нам нравится представлять себе, как мы выживем в одиночку, но следует думать о восстановлении структур и систем. Я не предлагаю воссоздавать их такими, какие они есть, поскольку это может быть нежелательно и невозможно. В преданиях прошлого героев нет. Общины, а не отдельные люди одерживают победы или терпят поражение в метафорических битвах. Мы также видим, что у каждого лидера есть множество последователей. Почти всем нам в большинстве случаев необходимо быть частью сообщества, работать вместе. Восстановлением занимаются последователи, а не лидеры.

Однако некоторые вещи оставались неизменными. Куни говорит о социальном порядке, который мы наблюдаем в прошлом:

— Чего никогда не бывало и что произошло лишь в недавнее время, так это чтобы коллапс повлек за собой анти-патриархат. Если вся сложная цивилизация с момента появления земледелия и скотоводства патриархальна, и большинство археологов с этим соглашается, тогда эти коллапсы значительно укрепляют этот патриархат, — Куни замечает, что в период таких кризисов патриархат укрепляется, а понятие мужественности усиливается. — Сильный мужчина, защищающий свою жену и дочь, и эта воинственность… Патриархальное мужское господство, двойные мужские/женские роли, все это в период коллапса становится более интенсивным и резко очерченным, чем в дегенеративные периоды до коллапса.

Восстановленный патриархат затем начинает искать козлов отпущения. Куни продолжает:

— Оглядываясь на то, что они оставили [эти представители патриархата], вспомните [систему, которая] позволяла людям быть небинарными в своей сексуальности, которая позволяла женщинам занимать некоторые должности, где нужно было демонстрировать профессиональную власть. Они оглядываются и видят в этом причину коллапса, винят в произошедшем самих людей. Таким образом, коллапс может нести ужас для любого, кто ищет щедрости ума, выходящей за рамки патриархальных ожиданий выживания.

В следующих разделах я отойду от критики апокалиптических представлений о «коллапсе» применительно к прошлому и рассмотрю нашу тенденцию проделывать то же самое с будущим. Анализируя прошлое в трех моих основных примерах и в десятках других, что остались за рамками данной книги, я вижу, как много рождается заблуждений, когда речь заходит о будущих апокалипсисах. Люди и культуры сохраняются с гораздо большей долей преемственности и взаимосвязей, чем мы привыкли полагать. Если прошлое