Микропедиатр вызвала к бушующей мамаше специалиста в области челюстно-лицевой хирургии. Этим специалистом и оказался Иван. Он вошел в отдельную палату, оплаченную заботливым мужем молодой мамочки и как раз услышал очередной всплеск упреков ко всему сущему: к небу, окружающим и весьма далеким человеческим существам, к судьбе и прочее, прочее, прочее.

Иван несколько мгновений простоял, думая, с чего начать разговор, чем успокоить женщину. И тут в палату вошел мужчина с цветами. Муж. Наверняка. Такой властный, холеный, но в данный момент несколько растерянный, потому как, видимо, еще в коридоре услышал ряд нелицеприятных характеристик, выкрикнутых его молодой женой в адрес вселенной. Муж, очевидно, был уже проинформирован медперсоналом по поводу проблем с родившейся дочкой и состояния супруги.

Далее состоялся обмен мнениями, если говорить языком высокой дипломатии.

– Успокойся, пожалуйста! – произнес муж.

– За что мне э т о?! – с новой силой завопила жена.

– Это – наследственность! – удалось вставить Ивану в секундный промежуток между воем несчастной.

И она отреагировала, хотя, казалось, не слышит ничего, кроме собственного горя.

– Это наследственность! – повторила она эхом, повернувшись в сторону мужа. – Слышал? Да? У мамочки своей спроси, откуда эта наследственность!

И тут Иван не выдержал. Просто, говоря обыденным языком, его переклинило.

– Стоп! – велел он властно. – Меня вызвали для консультации, извольте молча выслушать. Дальше – делайте, что хотите. Перечисляю факторы риска, которые приводят к этим аномалиям: наследственность, а к тому же – курение, употребление алкоголя, наркотиков, проблемная экология, грипп, высокая температура в первые месяцы беременности, стрессы, депрессии, генитальный герпес, краснуха, токсоплазмоз. Но в вашем случае – маму мужа спрашивать не надо. Потому что наследственность – по вашей линии.

Женщина затихла и молча смотрела на доктора. Так же молча, с немым вопросом вглядывался в лицо говорящего ее муж.

– Поверните лицо к окну, – велел Иван скандалистке. – Я не ошибся. У вас была операция по поводу заячьей губы. Есть микроскопические следы, которые пластическому хирургу о многом говорят. Так что – напрасно вы упрекаете родственников мужа. Это несправедливо.

Надо сказать, что еле заметный шовчик на серединной линии губы совсем не искажал прелесть лица молодой мамаши. Верхняя губка, наверняка подкачанная силиконом, капризно поднималась, придавая облику определенное очарование. Непонятно было, почему именно она, на себе испытавшая возможности устранения этого дефекта, устроила такой вселенский ор. Хотя… настрадалась наверняка в свое время. Может, дразнили, может, сама себе напридумывала всяких ужасов насчет своей внешности. Девчонки, они такие.

– Ты?! – произнес тем временем муж грозно. – Ты что здесь устроила? Ты почему не предупредила?

– А ты спрашивал? – разразилась слезами жена.

Но на этот раз слезы были тихими. Женщина умела бить на жалость.

– Ты должна была врачу сказать, когда наблюдалась! – рявкнул муж.

– Я забыла! У меня был токсикоз! Ты хотел этого ребенка!

Похоже, у женщины нашлись резервы для выхода на новый виток обвинений.

Ивану снова пришлось прервать горячую дискуссию. Он привел свой любимый довод, к которому прибегал, когда беседовал с родителями, столкнувшимися с подобной проблемой.

– Слушайте, это все дело поправимое! Не за один раз, но поправимое! У Чарли Чаплина тоже была заячья губа! И что? Это ему помешало?

После этой реплики разговор перешел в конструктивное русло. Новоиспеченный отец попросил обозначить этапы устранения проблемы.

Иван подробно обозначил все: девочке в шесть недель можно будет сделать первую операцию – хейлоринопластику верхней губы и носа, в полгодика настанет черед уранопластики, то есть, пластики нёба. Потом эту же операцию придется продолжить, когда ребенку исполнится год.

А третий этап наступит после того, как у ребенка прорежутся постоянные зубы, то есть после восьми лет. Должна быть произведена костнопластическая операция. И потом, до совершеннолетия – несколько корригирующих операций.

– У вашей дочери тяжелая степень аномалии. Но все можно поправить. Все достижимо. Главное – терпение. И без паники, – завершил Иван свой маленький доклад.

Родители поняли. Успокоились. По крайней мере, ничего, подобного первой реакции, Ивану наблюдать больше не приходилось. Отец девочки настаивал на том, чтобы Иван сделался их постоянным хирургом. Видимо, на него сильное впечатление произвел диагноз, поставленный его жене с первого взгляда. Вот специалист! Муж не разглядел, а он – только глянул и знает!

Операций прошло немало. Каждая – сродни труду ювелира. Внешне девочка выросла симпатичной, верхняя губка с едва заметным шрамиком совсем ее не портила. Но существовали другие, не видимые чужому глазу сложности. Сегодня Ивану придется хорошенько поработать, чтобы пройти очередной этап улучшения жизни Василисы.

Все прошло, как и планировалось. Ребенка увезли. Иван сел передохнуть в интервале: ему предстояло сегодня еще три операции. Он пил чай и разглядывал в телефоне фото Василисы: младенец с ращепленной губой, результаты первых коррекций. Сейчас – совсем другое дело! А будет еще лучше! Настроение его здорово поднималось при виде результатов собственного труда.

Хороший день! Он знал, что и после работы все будет у него наполнено смыслом. Пойдет в детское отделение справиться об Алеше, потом позвонит своему адвокату насчет усыновления. Потом заедет в продуктовый, накупит наконец всякой всячины, наготовит, пригласит на ужин Люшу с детьми. Хороший день, хоть и холодно, и дождь, и дни все короче. Дело совсем в другом.

Редко в обыденной жизни Люши выдавались минуты относительного покоя. Оставаясь одна дома, она целиком погружалась в работу, а ее вечера целиком принадлежали детям. Безоговорочно. Она сама к этому стремилась. Ей нравилось играть и разговаривать с ребятами обо всем, что происходило вокруг. Сейчас, когда Алеша и Зайка подросли, они уже вполне могли, играя, обходиться без материнского участия. Главное – погрузиться в игру. Вот это время – их увлеченной возни на ковре в гостиной, возни, которой можно уже не опасаться, в которую можно уже и не вникать, становилось самым уютным отрезком дня. Люша усаживалась в массажное кресло, единственное, что осталось в ее доме от прежней жизни с первым мужем. Она выбирала программу подольше и поинтенсивнее, предаваясь собственным мыслям и лишь изредка прислушиваясь к детской болтовне.

Сегодня в голову Люши лезли всякие ненужные, лишние мысли, которые ничего не приносили, кроме пустого беспокойства. Она уселась поудобнее, и кресло принялось беззвучно колошматить ее со всех сторон.

– Вот мой единственный секс, – постановила Люша, страшно жалея себя и уходящее время самой прекрасной поры своей жизни. – Единственные объятия я получаю от массажного аппарата. Дожила! И так и будет! Хорошие времена наступили! Полно вокруг одиноких баб (а чего – не баб разве? Прежде, после тридцати если, уже или бабой называли, или старой девушкой). Ну, ладно. Раньше были войны, то да се – революции, репрессии… А сейчас откуда такое, что мужиков – раз, два и обчелся, а из этих «раз, два» – тоже ни одного, по сути, адекватного не сыскать? К тридцати уже кто спился, кто снаркоманился… Остальные – законченные эгоисты и себялюбцы, нацеленные в лучшем случае благосклонно принимать то, что будет предлагать им истосковавшаяся в одиночестве женщина. И только.