Сумасшедшие девчонки расплатились тысячерублевой бумажкой и умчались, даже не дождавшись сдачи, будто за ними дьявол гнался по пятам.

Коза пробовала бежать вровень, но стала отставать и в конце концов, поняв, что за подругами ей не угнаться, встала на дороге и жалобно заблеяла, глядя в их сторону.

— Может, подождем ее? — спросила Васса, которой стало жаль козу.

— Еще чего. Мне надо узнать, кто Каретную замочил, а не с козлами возиться.

Овчарка выдохлась после трех километров пути. Они сели у дороги в траве. Но даже и пяти минут не просидели — на них, потных, слетелось целое облако комаров. Они вились над головами, жужжали и кусались.

— Черт, ну и зверье! — сказала Овчарка, размахивая веткой.

— Это называется гнус, — отозвалась Васса.

— Да, подходящее для них названьице!

Как только они тронулись, у Вассиного велика соскочила цепь.

— Ничего, — сказала Овчарка, — в детстве я ее натягивала сто раз. И сейчас смогу.

И Овчарка полезла в суму для инструментов. Она перевернула Вассин велик и поставила, оперев его на руль и сиденье. Она развинтила все педали. Темнело. Васса с беспокойством глядела на детали, которые Овчарка одну за другой складывала на большой лист лопуха.

— Ты уверена, что сможешь?

— Не волнуйся. Ты только комаров от меня отгоняй. Вот козел, дал неисправный велосипед. Великий защитник крачек, черт бы его побрал!

Наконец она свинтила все как было. Но только Васса села на велик и надавила на педаль, как цепь опять соскочила. Так что оставшиеся пять километров придется пройти пешком, везя велики, грустно подумала Овчарка.

— Слушай, а что, если спрятать велосипеды где-нибудь в кустах, а на обратном пути забрать, — предложила Овчарка, — чего их переть туда-сюда?

— А если мы не найдем, где их спрятали? Или их возьмет кто-нибудь?

— Не волнуйся. Выберем какой-нибудь ориентир.

Ориентиром стал древний полосатый верстовой столб. За ним был овражек, по нему тек ручеек. Там они и спрятали велики.

Когда они добрались до Большой губы, было почти темно. Только узкая розово-желтая полоска на горизонте — все, что осталось от заката, — давала пока кое-какой свет.

— Дохлое дело, — грустно сказала Овчарка, — надо прочесать весь пляж. А через полчаса совсем стемнеет, что тут найдешь в тьме кромешной.

— Давай пройдем хоть немного, — предложила Васса.

Идти по песку после такого марш-броска от поселка было трудновато. Полоска на горизонте гасла.

— Ну и где здесь крачки? Наврал небось этот велосипедных дел мастер, — проворчала Овчарка.

— Все крачки спят давно. Как и все нормальные люди. Кроме тех психов, которые ночью таскаются по непонятно какому пляжу непонятно зачем.

— Твоя правда, — откликнулась Овчарка, прыгая с камня на камень, — надо было завтра ехать с утра. Чего мне не терпелось, не пойму. Ладно, по-моему, хватит. Совсем темно стало. Давай посидим отдохнем, благо тут у моря комаров меньше, и будем домой двигать.

Так они и сделали. Овчарка поднялась, чтобы идти, сделала два шага и шлепнулась, споткнувшись о какую-то ветошь. О песок, конечно, стукнулась небольно, но очень рассердилась и стала ругаться. Так хотела прочесать Большую губу, и вот теперь тащиться сюда еще и завтра!

— Какой урод это сюда кинул!

И с досады она ногой поддала мокрую и грязную ветошь. Васса уже ушла вперед, и Овчарка позвала ее.

— Погоди, подружка. Дай-ка зажигалку.

Когда Овчарка щелкнула газовой зажигалкой, она увидела, что перед ней грязный, мокрый, осклизлый, дырявый, пахнущий тухлой рыбой красный клетчатый плед.

— Господи, Васса, это ее плед. Она в нем сидела тогда на причале в Кеми. И на корабле тоже в нем была. Я его запомнила. Из дорогих, мохеровый, настоящий шотландский.

Овчарка прополоскала плед на мелководье и выжала его. Они шли от Большой губы по грунтовой дороге обратно. Овчарка говорила:

— Теперь мне все ясно. Мы не видели, как Шура Каретная сходит с корабля на Бабий остров. Потому что она вообще на него не сходила. Она сидела там на корме в этом самом пледе, и тот, кто ее убил, столкнул ее в воду. Проще простого. Ты ведь слышала — семь минут максимум, если даже плавать умеешь. А видеть этого никто не мог — погода была скверная, все сидели в каюте. Если она и кричала, опять-таки никто ее слышать не мог. Плед — вот чего не хватало в сумке.

— Но ведь она приходила за своей сумкой.

— Да это мог быть кто угодно. Убийца ее спихнул, а про сумку забыл. А там наверняка что-то было, что могло его выдать. Он переодевается в белое — тот матрос мне сказал, что к Аслану приходила женщина в белом. В лицо-то Шуру этот Аслан знать не мог. Ага, значит, убийца — женщина. Хотя убийца мог быть и мужчиной и нанять какую-нибудь женщину, чтобы сходила и забрала сумку. Теперь мне кажется, что и Аслана не случайно прирезали. Слышала ведь — тихий непьющий мужик, в драки никогда не лез, учебу сына оплачивал. Так что убийца вынул оттуда все для себя опасное, а сумку подбросил в столовую. В любом случае ее убил кто-то из тех, кто был на катере.

Всю дорогу они перебирали пассажиров «Святителя Николая» и строили догадки, кто же из них больше других годится в убийцы.

— Груша — так это сомнительно, правда?

— Да, — отозвалась Овчарка, — она, конечно, сенсации ради маму родную продаст, но убить… вряд ли. К тому же она наружу не выходила, я бы видела. Двое матросов — так у них никакого резона топить Шуру, они ее знать не могли. К тому же как только кораблик отошел, они пошли спать.

— Малолетки тоже не смогли бы. Да они и из каюты никуда не уходили тоже.

— Ты не помнишь, как только мы отошли из Кеми, кто выходил из каюты первым?

— Я выходила. За чехлом от бинокля.

— Ты вне подозрений, подруга.

— Когда в фильмах что-то расследуют, подозревают всех. Потом оказывается, что убил тот, на кого никто не думал.

— Не валяй дурака, — ответила Овчарка. — Тебя не было минут пять от силы.

— Так чтобы убить, и секунды хватит.

— Ладно, если тебе так больше нравится, буду и тебя подозревать. Кто за тобой выходил, не помнишь?

— Сперва та пятидесятилетняя женщина с обесцвеченными волосами покурить. Потом тощая девчонка с метровым золотым лабрисом. Она чем-то отравилась и пошла в сортир, — сказала Васса, — эта баба с испорченными волосами еще ей леденцы предлагала от укачивания.

— Между прочим, эта девчонка очень нервничала, я это еще в «Поплавке» заметила. Кто еще?

— Еще отец Панкратий с женщиной в платке пошли помолиться на поклонный крест на островке, когда плыли мимо него. Их минут пятнадцать не было. Но их, по-моему, стоит исключить.