Они даже начинают читать мои документы. Черт, ненавижу, когда нарушают мое личное пространство! Сначала Карина обнаруживает мои чековые книжки. Она спешит сообщить остальным, что сумма моих сбережений в разных банках составляет 128 тысяч долларов. Затем она обнаруживает папку с документами, которые подробно фиксируют мои инвестиции еще приблизительно на миллион долларов. Все трое просто теряют дар речи: они и представить не могли, что я так богат.

Бен обнаруживает, что я владею еще и яхтой стоимостью 200 тысяч долларов, за стоянку которой в бухте Сен-Жан ежегодно оплачиваю аренду. Следующая папка – и новое потрясение. Оказывается, совсем недавно я прикупил себе небольшой самолет… Я не совсем уверен, что сам хотел выучиться на пилота и управлять им, но сделка была очень выгодной. Такой самолет стоит не меньше 150 тысяч долларов, а я его получил всего за 50 тысяч. Этот самолет один тип отдал мне в счет погашения долга. Я был уверен, что смогу продать его в два счета: из желающих выкупить его у меня выстроилась целая очередь! Затем Бен извлекает из одной папки мою фотографию и демонстрирует ее Карине и Моне: вот он я, позирую около своего собственного самолета! Удивлению моих родственников нет предела. Они никак не могут совместить это в своем сознании – где я, а где самолет! Рупором общей мысли становится дочь:

– Вот это да… Ему ни на что не хватало времени, кроме работы, а, оказывается, у него были увлечения: яхта, самолет… Вот уж сюрприз, вот уж неожиданность!

– А мне кажется, что этот самолет – еще одно выгодное вложение денег, – высказывает предположение Бен. – Хотя, припоминаю, когда мы были детьми, он говорил, что хочет купить нам яхту. Он тогда даже просматривал журналы с фотографиями кораблей. Так ему было проще мечтать. А может, он все же решился отложить дела и начать наконец наслаждаться жизнью? Но теперь мы этого никогда не узнаем.

Пока они продолжают рыться в моих документах, звонит нотариус. Новость о моей кончине его ошеломляет. Он сообщает Моне, что последнее завещание, которое у него есть, было составлено еще в 1974 году, когда дети жили вместе с нами. И продолжает:

– За последнее время я несколько раз встречался с вашим мужем по разным делам. И каждый раз я напоминал ему, как важно составить новое завещание. Он все собирался, но никак не мог решить, кому оставить свое имущество. Еще я советовал ему решить наконец вопрос с разводом, но он и это постоянно откладывал на потом. Поскольку ваш муж больше не женился и вы по-прежнему официально состоите в браке, завещание, которое хранится у меня, до сих пор в силе. А значит, вы, мадам Ледюк, являетесь единственной наследницей всего, чем он владел. Вам нужно будет прийти ко мне в контору, чтобы мы могли всё документально оформить. Не забудьте взять с собой свидетельство о смерти вашего покойного мужа.

Они договариваются встретиться через три дня и прощаются. Мона кладет трубку; выглядит она совершенно ошеломленной. Дети смотрят на нее: им не терпится узнать, о чем они говорили с нотариусом. Она им рассказывает все, что знает, а потом добавляет:

– Не могу поверить в это. Неужели все это теперь принадлежит мне? Я, конечно, поделюсь наследством с вами, давайте обсудим это позже. Но вы можете себе представить, чтобы такой искушенный в делах человек, как Ари, забыл позаботиться о такой важной вещи, как наследство, и не распорядился, как быть с его имуществом после его смерти? Надо же! Решительно, этот человек полон тайн, которые мне никогда не постичь!

Все-таки нужно было послушаться мэтра Болье: он ведь действительно каждый раз при встрече настаивал на необходимости оформить развод и составить завещание. Но каждый раз, когда он снова затевал разговор на эту тему, я испытывал неловкость. Не мог я признаться ему, что пока не в состоянии принять решение – то ли мне завещать все деньги детям, то ли в качестве наказания за плохое поведение вовсе лишить их наследства. Кому еще мне было оставлять свое богатство? Мои родители давно умерли, а братьев и сестер у меня нет. У меня нет даже близкого друга, которому мне бы хотелось что-либо завещать. Признаться в этом нотариусу, который так сильно восторгался моим талантом коммерсанта и моей деловой хваткой, было решительно невозможно. Ну и, кроме того, откуда я мог знать, что так скоро умру? Ведь я планировал прожить еще лет двадцать пять, как мои родители!

Вдруг я понимаю: всю жизнь я был занят тем, что стремился получить побольше прибыли. Где мне было найти время на изучение пенсионных программ? Сама мысль об этом мне была чужда! Тема смерти была вообще для меня запретной, табуированной. Я запрещал себе даже думать о ней. К тому же я был занят своими проектами. Задуматься меня заставляло лишь мое заболевание. Когда я заболел артритом, то подумал, что пора притормозить, начать пользоваться накопленными благами и тратить деньги на себя. Но изначально я не собирался делать этого раньше шестидесяти лет. Иначе у меня освободилась бы уйма времени, но чем его занять, кроме работы, я не знал.

Вот уж Мона удивилась, когда оказалось, что все мое богатство теперь принадлежит ей! А если бы она еще узнала, что у меня к тому же есть пять миллионов долларов, припрятанных на Каймановых островах, она бы умерла на месте. Каким же я был дураком! Конечно, у меня есть и код доступа к моему компьютеру, и номер банковской ячейки, но кто свяжет эти две цифры? Банки потому и богаты, что существуют такие идиоты, как я. Интересно, что они делают со всеми невостребованными деньгами, владельцы которых просто исчезают? Нет, это приводит меня в бешенство, лучше не думать об этом.

Я возвращаюсь домой. Наблюдаю за Моной и детьми, которые обходят все комнаты. В моей спальне они обнаруживают женские вещи, которые я храню на случай, если они понадобятся какой-нибудь моей гостье. Я был очень горд, приглашая женщин в эти роскошные апартаменты. Я обожал, когда они смотрели на меня полным восхищения взглядом, видя, как много у меня дома предметов искусства.

Надо же, чем больше они делают открытий в моей квартире, тем более молчаливыми становятся. Карина решает составить опись имущества, понимая, насколько важно это сделать самим. Пока они не знают, что будут делать со всеми этими вещами. Я больше не могу. Я больше не хочу видеть, что происходит у меня дома.

Я вдруг понимаю, в каком месте нахожусь.

Да кто же все