приказал отступить к Дубно; обвиненный в трусости, он занял позицию у Дубенки (18 июля) и с 12 500 человек сразился с 28 000 русских вничью. Он в полном порядке отступил к Курову, где ожидал подкреплений и припасов, обещанных ему королем.

Но Станислас сдался. Отказ Фридриха Вильгельма II выполнить условия прусско-польского союза, предательство принца Людвига, сотни дезертиров из армии, которую он собрал в Праге, были слишком тяжелы для его никогда не отличавшегося доблестью духа. Он лично обратился к Екатерине с просьбой о заключении почетных условий; ее ответ (23 июля) представлял собой ультиматум, требующий от него присоединиться к Тарговицкой конфедерации и восстановить конституцию 1775 года. Он был потрясен ее бескомпромиссным тоном: неужели это та самая женщина, которая когда-то ответила на его безрассудную любовь?

Теперь над ним довлела нежность. Он подумывал о том, чтобы сопротивляться, вооружиться и отправиться на фронт, чтобы возглавить отчаянную оборону; но его жена, сестра и племянница так обильно плакали при мысли о его смерти и их собственном запустении, что король пообещал, что он уступит. Да и, в конце концов, что толку в сопротивлении? Теперь, когда от Пруссии нельзя было ожидать никакой помощи, когда на западном фронте не было обороны, как Польша могла противостоять России? Разве не пытался он отговорить Сейм от попирания интересов Екатерины и рисковать всеми обещаниями Пруссии? Разве не просил он о создании большой армии, должным образом оснащенной, и разве не отказал сейм, проголосовав за людей, в средствах? Даже если бы существующая польская армия одержала пару побед над русскими, разве не могла бы Екатерина, пресыщенная солдатами из-за мира с Турцией, посылать волну за волной дисциплинированных и хорошо вооруженных войск против его разрозненных и неорганизованных остатков? Зачем жертвовать жизнями и отдавать половину Польши на растерзание, если капитуляция была бы концом в любом случае?

Новый российский посол Яков Зиверс прислал своей сестре сочувственную фотографию Понятовского в этот час физического и духовного краха:

В шестьдесят лет король все еще красивый мужчина, хорошо одетый, хотя лицо его бледно, но видно, что над его душой нависла темная пелена. Он хорошо и даже красноречиво говорит, всегда и со всеми вежлив и внимателен. Его плохо селят, пренебрегают, презирают и предают, и все же он самый приятный из людей. Оставляя без внимания его высокое положение и рассматривая его просто с личной точки зрения, я могу сказать, что его хорошие качества перевешивают его плохие. Конечно, после Людовика XVI он самый несчастный из монархов. Он очень нежно любит своих родственников, и именно они стали причиной всех его несчастий.50

24 июля 1792 года Понятовский зачитал своим членам тайного совета русский ультиматум и посоветовал им довериться великодушию Екатерины. Многие члены совета протестовали против такого простодушия. Один из них, Малаховский, предложил в течение часа собрать 100 000 гульденов для обороны и заявил, что даже если Варшаву придется оставить, польские войска смогут отступить к Кракову и собрать новую армию на густонаселенном юге. Предложение Понятовского о капитуляции было отклонено в Совете двадцатью голосами против семи. Диктатор своим авторитетом отменил их и приказал племяннику не оказывать дальнейшего сопротивления. Юзеф ответил, что вместо такой капитуляции король должен поспешить на фронт с теми силами, которые он сможет собрать, и сражаться до конца. Когда Станислас настоял на том, что армия должна присоединиться к Конфедерации, все офицеры, кроме одного, подали в отставку, и Юзеф вернулся в свой прежний дом в Вене. 5 августа русская армия заняла Прагу. В октябре Юзеф отправил дяде просьбу отречься от престола, пока не потеряны все остатки чести. В ноябре Потоцкий с передовым отрядом Конфедерации триумфально въехал в Варшаву и прочитал Понятовскому лекцию об обязанностях короля. Но победа Потоцкого вскоре обернулась бедой: в январе 1793 года прусские войска вошли в Польшу, а затем заняли Данциг и Торн, причем русские союзники Потоцкого не подняли мушкета, чтобы помешать им. Стало ясно, что Россия и Пруссия снова договорились о разделе Польши.

Екатерина и Фридрих Вильгельм подписали такое соглашение 23 января, но держали его в секрете до 28 февраля. Потоцкий обратился к полякам всех партий с призывом встать на защиту Польши; они смеялись над ним; Юзеф осудил его как предателя своей страны и вызвал его на единоборство; Станислас запретил дуэль.

В результате второго раздела Россия получила 89 000 квадратных миль восточной Польши с 3 000 000 жителей, включая Вильно и Минск; Пруссия - 23 000 квадратных миль западной Польши с 1 000 000 жителей, включая Данциг и Торн; Польша сохранила за собой 80 000 квадратных миль и 4 000 000 душ - примерно половину того, что было оставлено ей в 1773 году. Австрия не принимала участия в этом втором разгроме, но была успокоена русско-прусскими обещаниями помочь ей в приобретении Баварии. Западные державы, все еще поглощенные борьбой с революционной Францией, не предприняли никаких действий против этого второго изнасилования, которое Екатерина объяснила им как необходимость, вызванную развитием революционной агитации в Варшаве, угрожающей всем монархиям.

Чтобы придать краже видимость законности, она приказала Понятовскому созвать сейм в Гродно и велела ему лично явиться туда для подписания союза с Россией. Сначала он отказался ехать, но когда она предложила оплатить его долги, которые теперь составляли 1 566 000 дукатов, он согласился на это дополнительное унижение ради своих кредиторов. Русский посол был снабжен средствами, чтобы подкупить достаточное количество депутатов для участия в заседании, , и ему не составило труда подкупить нескольких членов свиты короля, чтобы они докладывали о каждом слове и действии своего господина. Этот "последний сейм" (с 17 июня по 24 ноября 1793 года) удалось убедить подписать договор с Россией, но он несколько месяцев отказывался ратифицировать второй раздел. Им сказали, что не позволят покинуть зал, пока они не подпишут договор, но члены все равно отказались и просидели в молчании двенадцать часов. Тогда маршал поставил вопрос на голосование и, не услышав ответа, объявил, что молчание - это согласие (25 сентября). Остатки Польши вновь стали российским протекторатом; была восстановлена конституция 1775 года.

Если кто-то и мог спасти нацию, то это был Костюшко. Финансируемый Чарторыйскими, он отправился в Париж (январь 1793 года) и просил помощи у Франции для создания Польши, горячо сочувствующей Французской революции. Он обещал, что в случае помощи польские крестьяне восстанут против крепостного права, горожане - против шляхты; Понятовский отречется от престола в пользу республики, а польская армия поддержит Францию в войне с Пруссией.51