Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все эти бедствия проистекали из междоусобий, раздиравших несчастную Украйну после кончины доблестного гетмана Богдана Хмельницкого и митрополита Сильвестра. Между тем как война польская продолжалась с обоюдными успехами и неудачами, самая Малороссия едва не отпала от державы Московской изменой гетмана Виговского, избранного вопреки законных прав сына Хмельницкого Юрия. Один только Киев остался неизменно верным царю. Мечтая о совершенной независимости Украйны, Виговский пленился ложными обещаниями Польши о свободе гражданской и духовной и обагрил кровью благословенную страну, присоединение которой не стоило ни единой капли крови. Поляки и хищные крымцы воспользовались ее неустройством, чтобы грабить под видом союзников то Виговского, то Юрия. Сам Юрий явился за булавою отца своего, получил утверждение от царя, изменил ему и кончил иночеством во цвете лет странное и бурное свое поприще.
В столь же печальном расстройстве находилась со времени кончины Сильвестра Коссова киевская иерархия, страдавшая внутренними раздорами и слабостью двух своих первосвятителей. Первый из них Болабан (1658–1663), прежде избрания в митрополиты был администратором на Волыни от имени Сильвестра Коссова и состоял в сане епископа Луцкого и Острожского. Избранный в Киевские первосвятители, Дионисий Болабан истребовал на это благословение от Константинопольского Патриарха Парфения. Нежелание его снестись предварительно о своем избрании с Патриархом Московским было причиною того, что царь Алексей Михайлович не признал Дионисия митрополитом и повелел посвященному тогда в Москве из киевлян епископу Мстиславскому и Оршанскому Мефодию быть блюстителем Киевской митрополии. К стыду Православия, Дионисий усердно содействовал измене Виговского и вместе с ним присягнул в верном исполнении статей Гадячского договора, предававшего Малороссию во власть Польши. Он окончил жалкую и многомятежную жизнь свою в Корсуни, не смея показаться в Киев, но удерживая за собой власть святительскую до самой кончины.
Православное духовенство и шляхетство левой стороны Днепра избрали на митрополию Иосифа Нелюбович-Тукальского (1664–1676), бывшего епископа Могилевского, удалившегося в Чигирин от преследования униатов. Приверженцы Польши, со своей стороны, избрали в митрополиты Антония Венницкого и убедили короля заточить Иосифа в Мариенбургскую крепость 27.
В начале 1665 года выступил на поприще общественной деятельности Петр Дорошенко, простой чигиринский казак, ознаменовавший последующую жизнь свою смелыми подвигами и разными злодеяниями. Он захватил в свои руки власть гетманскую. По просьбе его король приказал освободить из заточения митрополита Иосифа и возвратить его на родину. Но Иосиф не смел явиться в Киев как потому, что боялся негодования царского на принятие митрополии без ведома и согласия московского двора, так и потому, что ни киевское духовенство, ни малороссийские казаки правой стороны Днепра, как не участвовавшие в избрании Тукальского, не хотели признавать его своим митрополитом. В Киеве между тем местоблюститель Мефодий явился возмутителем 28 против благодетеля своего, царя православного. Вскоре после того Дорошенко поддался туркам на наущению митрополита Иосифа, который, не внимая советам лучших людей Украйны 29, через это постыдное дело потерял уважение народное. Малороссии предстояло быть союзницей поклонников Магомета, если бы Андрусовский договор (1667 г.) не остановил этого гибельного дела в самом его начале. Россия заключила перемирие с Польшею и, взяв на себя покровительство над исповедующими веру православную, утешила волнение народное, а уступка Киева со всеми к нему принадлежностями и военными снарядами во власть царю на два года послужила первым звеном, неразрывно связавшим юго-западную Россию с северо-восточной.
Блюстителем престола Киевской митрополии от царя был назначен Черниговский архипастырь Лазарь Баранович. С первого же раза он благотворно подействовал на взволнованные умы несчастной Украйны и способствовал восстановлению в ней возможной тишины. В 1669 году Баранович уговорил послать в Москву посольство о принятии всей Малороссии в подданство, о прощении вины ее и о подтверждении казацких вольностей. Между прочим поручено было членам сего посольства настоять на том, чтобы не отдавать полякам Киева, «сего, – как сказано в инструкции, – первопрестольного града Царства Русского, от которого искони на всю Россию воссияла благодать Божия». Тогда же состоялись статьи так называемого Глуховского договора; Дорошенко отвергнут, и Демьян Многогрешный принял гетманские клейноды и присягнул в верности государю.
Истекал срок Андрусовскому договору; надо было возвратить Киев польской короне. Всегда праводушный и верный слову царь Алексей Михайлович, может быть, и исполнил бы это; но обстоятельства были сильнее его царской воли. Гетман Многогрешный, митрополит Иосиф Тукальский, Лазарь Баранович, архиепископ Черниговский и Киево-Печерский архимандрит Иннокентий Гизель настоятельно требовали, чтобы не отдавать священного города врагам Православия, и царь Алексей Михайлович решился: в конце 1679 года Киев окончательно присоединен к державе русской. Раз утвердив это, царь уже не отступал ни перед какими угрозами и на неоднократные требования польского правительства твердо отвечал одно: «Не отдам Киева». И Киев, колыбель русского Православия, остался навсегда достоянием державы русской 30. Грустно и смутно померкла вечерняя заря многомятежной жизни митрополита Киевского Иосифа Нелюбович-Тукальского. Он скончался в Чигирине в 1676 году. Увлекаемый обстоятельствами и слабым характером, тяжкими несчастьями заплатил он за свои политические ошибки; но потомство не упрекнет его в измене Православию и самую привязанность его к недостойному Дорошенко отнесет к движению благородно-признательной души. Братская коллегия не забыла его посильной благотворительности; не от избытка он жертвовал ей, а делился собственным куском хлеба, ибо отдал ей то, что ему самому дано было на пропитание 31. Смуты и нестроения своей родины, а всего более Церкви, глубоко волновали его добрую, но слишком доверчивую душу, а отсутствие возможности поправить дело своей иерархии сокрушало его безмерно. «По беззакониям моим, – писал он 9 августа 1670 года к боярину Ордыну-Нащокину, – которым нет числа, не признаю я себя душою страждущею за благочестие. В горести душа моя. Как могу назваться пастырем, когда растеряно стадо? О, да соберет его Создавший и Искупивший Своею кровию» 32.
Таково было бедственное положение южнорусской митрополии, еще отделенной от целости отечественной Церкви, под не действительною, а только номинальною зависимостью от патриархов Цареградских.
Примечания
1 Терновский.