Через день приехал из Шумлы Фонтон с турецким уполномоченным Абдул-Гамид-эфенди и его свитой.

Уполномоченный оказался молодым рыжебородым человеком. Он сразу же заявил, что если русские будут настаивать на границе по Дунаю, а не по Днестру, то он не имеет права вести переговоры.

Дело принимало еще более плохой оборот.

Упрямый и недальновидный Александр I настаивал на границе только по Дунаю.

«Мир же заключать, довольствуясь иною границей, нежели Дунай, я не нахожу ни нужды, ни приличия», – еще в январе 1811 года писал он Каменскому. Этот рескрипт оставался в силе и для Кутузова.

Писать царю о том, что лучше пойти туркам на уступки, чем иметь их на своем левом фланге в предстоящей войне с Наполеоном, Кутузов не хотел. Он слишком хорошо знал упрямый нрав царя, который не признавал ничьих советов, особенно в делах военных.

Предшественники Кутузова пытались давать подобные советы, но безуспешно: Александр I не хотел и слышать об иной границе.

Приходилось выжидать: авось царь сам поймет несвоевременность своего упрямства в сравнительно мелком вопросе.

Италинский был растерян и сконфужен: он понял свой промах, но делать было нечего.

– Надо постараться удержать подольше в Бухаресте Абдул-Гамида, – раздумывал вслух у себя в кабинете Михаил Илларионович. – Но кто бы занялся этим рыжебородым? Кто сможет сделать так, чтобы турецкому уполномоченному не очень хотелось покидать Бухарест? Андрей Яковлевич в товарищи не годится: ему шестьдесят восемь, а Абдулу – тридцать восемь. Италинского интересуют древности – вазы, черепа, кости…

– Абдулу еще рано думать о костях, он ищет мясца, – пошутил Резвой.

– Да, вполне естественно. И потом мы не знаем, кем он был до того, как стал янычарским секретарем: лоточником или водовозом.

– Если бы это был не турок, а русский, тогда сразу можно было бы сказать, чем его задержать в Бухаресте: водкой, – съязвил присутствовавший при разговоре генерал. Ланжерон.

– А если был бы француз, то – женщиной, не так ли? – не остался в долгу Михаил Илларионович.

– Пусть молодой Фонтон узнает вкусы и привычки турка, – посоветовал Резвой.

Кутузов согласился с этим резонным предложением.

На следующий день Антон Фонтон доложил командующему свои наблюдения над турецким гостем:

– Абдул-Гамид любит поесть, покейфовать, не прочь выпить, и не видно, чтоб избегал женщин.

– Стало быть, как говорится, серединка на половинку? – заметил сидевший у командующего Резвой.

– Вот, Павел Андреевич, тебе и придется услаждать гостя, – сказал Кутузов. – Будешь, как они говорят, «разгонять облако скуки облаками дыма», потягивать молдаванское винцо и прочее…

– Михаил Илларионович, так я ведь не курю.

– Для пользы отечества придется.

– Вы не затягивайтесь, только пускайте дым, – посоветовал Фонтон.

– И пить я не могу…

– Самому пить как раз не надо, лишь бы гость не забывал!

– А к прочему я совсем… – смущенно махнул рукой Павел Андреевич.

– Прочее поручим Антону Антоновичу, – сказал командующий.

Шустрый Фонтон только улыбнулся, ничуть не возражая.

– Ни денежного, ни какого иного трактамента гостю не жалеть.

– А сколько положено ему пиастров в сутки? – поинтересовался Резвой.

– Двести пятьдесят. А ты делай вид, что ошибся, давай ему триста. Не обидится, не вернет!

Через несколько дней Михаил Илларионович справился у Резвого: как гость – не тяготится бездельем, не рвется ли домой?

– Нет, как будто ничего. Говорит, что ж, будем ждать: цветок алоэ ждет двадцать пять лет, чтоб улыбнуться солнцу!

– Ишь как красиво сказал! Они на это мастера!

– Гуляет, отдыхает. Вчера мой повар окрошку сделал. Понравилось. И графинчик перцовки выхлестал!

– Вот, вот, хорошо, так и держите этого ястреба!

Канцлер Румянцов, узнав о затруднениях в переговорах, предложил Михаилу Илларионовичу свой вариант: просить Молдавию по реку Серет, а взамен Валахии двадцать миллионов пиастров.

Кутузов понимал, что все дело не в турках, а в корысти тех чиновников, которые хозяйничают в дунайских княжествах, то есть в фанарских греках. Греки ежегодно делали всем сановникам Порты богатые подношения, а сами грабили Молдавию и Валахию как хотели. Они уже несколько веков грабят дунайские княжества и не хотят выпускать добычу из рук.

Фанариоты не очень дорожили Молдавией. Драгоманы Порты князья Мурузи всегда называли ее «бесполезною». О Молдавии, вероятно, можно было бы как-либо договориться, но дать взамен Валахии двадцать миллионов пиастров Порта никогда не согласится: турок скорее расстанется с землей, чем с готовыми деньгами.

Немного уладив дело с турецким уполномоченным, Кутузов снова обратил внимание на своего старого дружка, великого визиря. Михаил Илларионович решил послать ему какой-нибудь подарок. Каждый раз только справляться о его здоровье – неловко. И затем – сухая ложка рот дерет.

Однажды, сидя с Резвым, Кутузов спросил его:

– Не помнишь ли, Павел Андреевич, чем мы потчевали Ахмеда в Константинополе?

– Не помню, Михаил Илларионович. Помню, что роздали мехов и золотых вещей на двадцать тысяч рублей, а чем угощали Ахмеда – ей-богу, забыл. И его самого не представляю себе. Для меня эти османы все как-то на одно лицо.

– Нет, лицо у Ахмеда, наоборот, не как у всех: малость осповато.

– А-а, припомнил! Не очень высокий, такой волосатый. И физиономия зверская…

– Ну и что же?

– Этот осповатый разбойник хорошо дул у нас чаек!

– Верно! Вот мы ему и пошлем чайку. Пусть потешится в жару.

– И пастилы московской.

– Нашел чем потчевать турка – пастилой. У него пастила получше нашей!

– Тогда коврижки медовой.

– Это можно!

И Кутузов послал через молодого Фонтона визирю гостинец.

Визирь не остался в долгу – прислал лимонов и сушеных фруктов.

А время шло.

Кутузов продолжал деятельно готовиться к схватке с врагом в поле.

Принимая Молдавскую армию, Михаил Илларионович сразу же обратил внимание на ее снабжение. Снабжение продовольствием и фуражом вызывало у Кутузова большие опасения: оказалось, что в валашских магазинах и в крепостях на Дунае не существовало хлебных запасов, полки имели у себя только десятидневный запас сухарей. Кутузов приказал держать его в неприкосновенности. Без твердого наличия хлеба нечего было и думать начинать летнюю кампанию.

Кутузов насел на обер-провиантмейстера армии генерал-лейтенанта Эртеля, чтобы он обеспечил доставку хлеба и фуража армии. Хлеб должен был заготовляться в Подольской и Херсонской губерниях. Кутузов взял заготовку хлеба под строжайший контроль и добился бесперебойного снабжения армии продовольствием и фуражом.