Человек бесконечно прекрасен своим желанием и неиссякаемой жаждой родить другого человека, вырастить его и сделать счастливым. Человек с радостью и полной готовностью идёт на трудное и безумно ответственное дело – родить человека и любить его больше себя самого, понимая при этом, на какие переживания и трудности себя обрекает. Человек рождает человека и с радостью ставит всю свою жизнь в зависимость от счастья или несчастья, здоровья или нездоровья, жизни или не жизни того, кого родил. Человек прекрасен, потому что даже не думает, что без детей жить проще, безопаснее, спокойнее, рациональнее и удобнее во всех смыслах. Прекрасный человек в самой своей сути не знает большего несчастья, чем невозможность иметь детей.

Человек прекрасен этой своей непонятной даже ему самому обречённостью на исполнение какого-то непостижимого долга. Человек прекрасен служением! Человек восхитителен, когда после тяжелейших и многолетних трудов, после лишений и напряжения всех возможных и невозможных сил, после потерь и утрат – добивается чего-то: достраивает дом или корабль, открывает новый научный закон или неизвестную прежде частицу, находит лекарство, поднимается на спортивный пьедестал, заканчивает философский трактат, роман, фильм, монумент или живописное полотно, придумывает рецепт блюда… Когда его благодарят… Или когда он сам с восторгом наблюдает радость и восторг своих детей… Он, прекрасный своей сутью человек, почему-то сам произносит слова благодарности… И благодарит не себя – благодарит удачу, родителей, друзей, время, Родину, Господа Бога.

Человек прекрасен своей непостижимой жаждой служения другим людям и миру. Прекрасен своей жаждой нужности кому-то!

Те же, кто отринул, не захотел, не познал этой жажды… Тот, кто не смог стать кому-то другом или после череды разочарований отказался от дружбы как таковой, тот, кто никогда по-настоящему не полюбил, боясь душевных ран, тот, кто не стал лечить, даже выучившись на врача, опасаясь ответственности, грязи и не любя другого человека… Тот, кто не обрёл стези служения или сошёл с неё из-за трудностей, на ней уготованных, кто соблазнился чем-то только для себя самого, кто алчно припал к источникам и испил больше, чем может понадобиться, да так и пьёт, не в силах оторваться и насытиться…

Тот, кто не увидел, не захотел, не нашёл смысла в исполнении долга быть прекрасным человеком… Тот в своём одиночестве, недоверии, самоудовлетворении предал, нарушил ту таинственную присягу, которую даёт всякий человек самим фактом рождения человеком.

Или же человек, забыв о своей и только своей ответственности за всё и всех в этом мире, переложив свою ответственность и долг на кого-то рядом, в едином с ним порыве, большой толпой, в очередной раз заводит человечество в мрачные глубины, сам себя лишая света и пути на многие годы. Или увлекается такими тёмными ходами и лабиринтами, что теряет всякую надежду и веру, даже веру в самого себя.

И тогда, по одному, через сомнение и страхи, через кошмары и соблазны, через похоть и алчность, через безумие и леность, через отсутствие всякой надежды прорываются те, кто не отверг в себе служение и любовь…

Любовь как служение другим людям…

Любовь как служение жизни…

Служение бесконечно непонятное, но тем и прекрасное всей своей человеческой непостижимостью.

…Когда-то, в 1993 году, в городе Кемерово, в театре «Ложа» я сочинил спектакль «Осада». Сочинял я его в декабре и доделывал в феврале и марте 1994-го, то есть в аккурат двадцать лет назад. Перечитал несколько отрывков и понял, что писал это как будто про события, которые происходят сейчас. Предлагаю прочесть пару сцен, в которых персонажи пытаются осуществить некие переговоры. Перечитывал – хохотал, удивлялся тому, что мог это написать так давно и так про сейчас. Хохотал, а сам думал, что, ой, не до смеха, ой, не до смеха. Предлагаю прочесть три сцены, и вы поймёте, о чём я.

СЦЕНА 1

Занавес в глубине сцены открывается. Мы видим античную постройку, вдалеке море. Перед античной постройкой стоят Первый воин, Второй воин, Третий воин. Они медленно выходят вперед. Одеты они в античные костюмы, при оружии.

Третий воин. Я боюсь, меня неправильно поймут, но тем не менее я не могу больше молчать. Я должен сказать и скажу. Прошу вас, умоляю вас, услышьте меня! Так дальше продолжаться не может. Ситуация, в которой мы с вами оказались… Она патовая…

Первый воин. Какая?

Третий воин. Патовая. Это из шахмат. Шахматный термин. Значит безвыходная, безысходная.

Первый воин. А, понятно.

Третий воин. Тупиковая!

Первый воин. Я понял. Патовая.

Третий воин. Никто уже не помнит, по какой причине мы приплыли сюда и стоим под этими стенами. Каждый день мы теряем наших друзей и товарищей. Мы теряем лучших из нас. Так дальше продолжаться не может и не должно! Мне представляется, что у нас остался один-единственный выход, друзья мои… Мы должны попробовать начать договариваться.

Первый воин. Чего попробовать начать?

Третий воин. Попробовать вступить в мирный диалог.

Первый воин. Куда попробовать вступить?

Третий воин. Инициировать переговоры.

Первый воин. Чего сделать?

Третий воин. Иници… Ну, то есть начать переговоры.

Первый воин. С кем?

Третий воин. Ну, с кем, с кем?

Первый воин. Ну, с кем вести переговоры?! С кем?!

Третий воин (делает жест в сторону зрительного зала). С ни-ми, с кем еще?

Первый воин. С кем с ними? С врагами с нашими, что ли?!

Третий воин. Почему с врагами? Зачем так?

Первый воин. А с кем?

Третий воин. Ну-у-у… С соперниками… С оппозицией.

Первый воин. А, с оппозицией! То есть ты предлагаешь прекратить нашу военную операцию под названием «Осада» и начать неизвестно какую операцию «Куда-то там вступить»?

Третий воин. Только не заводись, не горячись!

Первый воин. А я не горячусь! Я просто пытаюсь тебя понять. То есть ты предлагаешь забыть про наших павших друзей-товарищей, которые полегли под этими проклятыми стенами. (Делает жест в сторону зрительного зала.) Забыть про наших раненых, про наших ветеранов, которые ждут нас с победой! Ты предлагаешь про это всё забыть и куда-то вступить? Да?!. Нет, дорогой мой! Только победа! Нам нужна победа! Окончательная и бесповоротная! И вот когда мы пройдём сквозь эти стены, зайдём в этот проклятый город, прошагаем по центральной улице… Когда поднимем на их площади наш флаг! А они на коленях перед нами, в грязи, с вытянутыми вверх руками… Когда они нам тихонечко скажут жалобными голосами: «Мы сдаёмся», – вот тогда мы можем начать с ними разговаривать. Мы им скажем: «Давайте, ползите, ползите». Вот какие могут быть переговоры! А когда они поползут в грязи, мы скажем: «Оппозиция поползла».