срыве заготовок в период 1934–1935 годов. В феврале 1936 года Ходорозе арестовали как контрреволюционера-подпольщика. Богуславский свидетельствовал: «Муралов довольно лестно характеризовал мне и самого Ходорозе, и созданную им террористическую группу. Муралов выражал полную уверенность, что „ребята быстро и чисто обделают порученное им дело“. <…> Планом предусматривалось, что Эйхе должен был быть убит одним из членов группы Ходорозе выстрелом из револьвера в здании Крайкома ВКП(б)». В конце 1932 года Муралов сообщил Богуславскому, что «Ходорозе И. Н. командировал в Москву одного из участников его террористической группы с заданием убить Сталина». Богуславский высказал Муралову опасение, «…что этот „парень“ может провалиться, выдать Ходорозе и вообще нашу боевую группу. В связи с этим моим опасением Муралов заверил меня, что он призвал Ходорозе к порядку и категорически запретил ему в дальнейшем действовать в этом отношении самостоятельно»[1292].

Спрашивается: зачем составлялись такие длинные и подробные документы? Зачем надо было писать бесконечные протоколы допросов и подробные обвинительные заключения? В Москву высылали самые сжатые заключения и только изредка – выжимки из сырого материала следствия. Кому же тогда были адресованы все эти протоколы? В первом приближении их читателями были члены ЦК или судьи различных трибуналов. Они не знали (или должны были делать вид, что не знают), как создавался текст, который ложился им на стол. Следователи прикладывали огромные усилия к тому, чтобы арестанты не отказывались от своих показаний на суде.

Итак, перед нами своеобразный театр. НКВД сочинял пьесу, ставил ее и заботился о ее правдоподобии. Метафора театральной труппы в действии описана социологом Ирвингом Гофманом: команда исполнителей, соединяющая свои усилия на время существования данной микросистемы взаимодействия, чтобы представить аудитории свое определение ситуации. «Команда» – ситуационное понятие, которое Гофман использует вместо структурного понятия «социальная группа», – подходит и для микроисторического анализа. Команда – это тоже группировка, но не в контексте устойчивых отношений социальной структуры или организации, а в контексте постановки какого-либо рутинного взаимодействия, где надо навязать и зафиксировать нужное определение ситуации.

Верность и дисциплина в драматургическом смысле этих терминов суть свойства, необходимые участникам команд, если нужно, чтобы спектакль, который они ставят, продолжался. Кроме того, весьма полезно, если члены команды способны предвидеть и планировать действия, определяя заранее, как лучше инсценировать спектакль. Если пренебречь осторожностью и не репетировать, то возможны срывы представления. Дисциплинированный в драматургическом смысле исполнитель – это тот, кто помнит свою роль и не допускает непроизвольных жестов при ее исполнении. Он осмотрителен и не провалит представление нечаянным разоблачением его секретов. Он находчив, при любых обстоятельствах сохраняет присутствие духа и способен без подготовки прикрыть неуместные выходки со стороны товарищей по команде, в то же время поддерживая впечатление, будто он просто исполняет свою обычную партию. А если срыва представления нельзя избежать или невозможно его скрыть, умелый исполнитель всегда готов предложить правдоподобное объяснение, почему не надо обращать внимание на данное событие, и как-то снизить его важность.

У Гофмана имеет значение разграничение между «зоной переднего плана» и «зоной заднего плана». «Зона переднего плана» – это та зона, находясь в которой актер старается создать определенное впечатление и для этого придерживается норм, важных для аудитории. Актер понимает, что за ним наблюдают, и потому ведет себя в соответствии с социальными норами и стандартами. Когда деятельность протекает в присутствии других лиц, обычно некоторые элементы этой деятельности выразительно подчеркиваются, а другие, которые могут испортить желаемое впечатление, скрываются. Протокол допроса Николаева не вскрывал подноготную следствия, а конкретные обстоятельства его замалчивались. Все, что было доступно, – это вопросы и ответы, т. е. текст высказывания. Зная, что прокуратура была обязана наблюдать за законностью предварительного следствия, Толмачев и Пастаногов использовали различные ухищрения, чтобы архивно-следственное дело Николаева соответствовало установленным требованиям. Они тщательно подчистили материал и убрали все черновики; документы, поддерживающие обвинение, выпячивались, а все, что свидетельствовало об отказе Николаева признать свое участие в контрреволюционном подполье, из дела аккуратно изымалось.

Однако гарантии успеха все равно не было. На то, что судебное «представление» могло провалиться, указал Вышинский в своей речи на 3‑й учебной конференции следователей 11 декабря 1936 года:

Очень часто бывает так, что следователь считает свою задачу исполненной, если он кого-то предал суду. <…>. Он считает себя удовлетворенным, когда у него следствие заканчивается обвинительным заключением, и прокурор, который руководит следствием, считает тоже себя удовлетворенным тогда, когда он энное количество дел направляет в суд с обвинительным заключением, <…>. Нечего греха таить, в нашей системе нередко самое количество следовательской работы измеряется количеством дел, законченных обвинительным заключением. <…>. Нельзя поддаваться всякого рода так называемым версиям. <…> Большая культура и большая осторожность, внимательность и умение отображать в документах действительность так, как она есть, избегая обвинительного уклона, способность быть всесторонним и объективным – вот первая обязанность следователя и его большое достоинство. <…> Я знаю, товарищи, следователей, которые считают для себя недопустимым, если обвиняемый не сознается. Следователю очень хочется, чтобы обвиняемый сознался, и он пишет так, чтобы как можно крепче завуалировать показания обвиняемого, для чего иногда он стремится подобрать двусмысленные слова, искусственно рассечь сказанное на части, зафиксировать в протоколе только ту часть, которая подтверждает обвинение, которая нужна для обвинения. На суде обвиняемый отрицает показание[1293].

Эту же мысль Вышинский развил на пленуме ЦК 3 марта 1937 года:

Сплошь и рядом чувствуется, что в следственном производстве имеется целый ряд недостатков. А если подойти к делам ординарным, не привлекающим к себе столь большого нашего внимания, то окажется, что эти недостатки имеются сплошь и рядом. Это, на мой взгляд, объясняется основным недостатком, который имеется в работе следственных органов НКВД и органов нашей прокуратуры и который заключается раньше всего в тенденции построить следствие на собственном признании обвиняемого <…>. Если такое дело рассматривается судом и если обвиняемый на самом процессе откажется от ранее принесенного признания, то дело может провалиться. Мы здесь тогда оказываемся обезоруженными полностью, так как, ничем не подкрепив голое признание, не можем ничего противопоставить отказу от ранее данного признания.

В аппарате НКВД, утверждал Вышинский,

имеются люди, которые до сих пор так и не поняли, чего требует от них партия, как нужно работать. Вот несколько примеров. У меня в руках выписка из протокола от 19 декабря 1936 года. Я получил эту выписку от бригадвоенюриста прокурора Черноморского флота т. Войтека. Эта выписка показывает, как ведется допрос некоторыми работниками НКВД. Допрашивается Дубс. Вопрос: «Ничем не прикрытая подлая ложь. Вы об этом знали так же, как знали об отравлении лошади». Ответ: «Я слыхал, что хотели украсть, а что украли, не слыхал». Вопрос: «Вы своими