Потемкин упрятал в своем архиве записку Екатерины:

«Каковы бы цесариы ни бьиш и какова ни есть от них тягость, но оная будет несравненно менее всегда, нежели Прусская, которая совокупление сопряжена со всем с тем, что в свете может только быть придумано пакостного и несносного. Дорогой друг, я говорю это по опыту: я, к несчастью, весьма близко видела это ярмо (прусское), и вы были свидетель, что я была вне себя от радости, лишь только увидела маленькую надежду на исход из этого положения…»

Утром императрица велела готовить для Могилева парадное платье, украшенное 4200 крупными жемчужинами. Через полицию указала позвать к ней лучшего ямщика Федора Игнатова, служившего на тракте Москва-Петербург. Пришел он — мужик здоровущий. Кафтан на нем сукна алого. Опоясан кушаком белым. На груди бляха величиной с тарелку. На бляхе — герб России с орлами. Через плечо великана тянулся гарусовый шнурок к рожку, чтобы в пути сигналы подавать. Екатерина по-русски с поклоном (благо поклон спину не ломит) поднесла мужику чарку со старкой и спросила любезно:

— А закусить желаешь ли?

— Не. И так хорошо.

— У тебя в тройке масть-то какая?

— Вороные. А челки белые.

— Колокольчики твои далеко ль слыхать?

— Всю Русь прозвонил уже. Валдайская музыка.

— У меня к тебе личная просьба, — сказала Екатерина. — Ко мне кесарь венский гостить едет. Берешься ли, Федор, прокатить его от рубежей до Могилева за полутора суток?

— Могу и раньше! Но душа в нем жива не будет.

— А почему так?

— Ухабы наши. Сама знаешь, матушка.

— Вези! Только в канаву кесаря не выверни.

— Да уж и не таких орлов возили! Сначала-то икота их разбирала. А потом ничего… отлежались.

Что видел путник, в Могилевский град въезжающий? «Тако мне, шествующему, показались места возвышенны и здания града великого. Невозделанные врата, называемые Быховскими, предстали, при конце почтовой аллеи, моему взору пытливому; уже вместили оне в стены свои проезжавшую мою колесницу, произвели с тем великий стук и открыли улицу…» Обратимся к начальству! Почти всех оголтелых молодцов, которые в 1762 году добывали престол для Екатерины, она пристроила на хорошие места и воровать им не мешала. Петр Богданович Пассек, генерал-аншеф и кавалер, держал в Могилеве бразды правления. Первую свою жену он прогнал, а вторую — Марью Сергеевну Салтыкову — в карты у ее мужа выиграл. О добре говорить не надобно: само в руки текло. Для любителей цен сообщаю, что бутылка шампанского в Могилеве стоила 1 руб. 60 коп. Очевидец пишет: «Употребление пробочника запрещалось; щеголяли искусством отбивать горло бутылки о край стола… буде же бутылка треснула ниже горла, выбрасывали за окно прохожим».

К этому граду и поспешил «граф Фалькенштейн»!

…Мария-Терезия неохотно отпускала сына на свидание с Екатериной, боясь, что пострадает его нравственность. Но Иосиф жил иными страстями. Неудача с войной за Баварию навсегда отвратила его от Пруссии, Тешенский мир связал ему руки в Германии, зато альянсы с Россией открывали Австрии прямую дорогу на Балканы. За этим он и приехал — чтобы дорогу к Белграду расчистить. Одетый в скромный зеленый мундир, «граф Фалькенштейн» был узнан горожанами лишь в тот момент, когда уверенно ступил на крыльцо дома губернатора.

— Он! Это уж точно он, братцы! — закричала толпа с таким же азартом, с каким кричат при поимке вора: «Держи яво, не уйдет!» Конечно, всегда забавно глянуть на человека, обладавшего 26 миллионами населения, который ждет приезда женщины, владеющей 17 миллионами. Если эти миллионы сложить вместе, то… сколько у нас получится? Без анекдотов и тут не обошлось: могилевский столяр Штемлер был точной копией императора, за что жители и напоили его в стельку…

На другой день в Могилев въехала Екатерина — при эскорте кирасирского эскадрона. Триумфальная арка была украшена надписями, золотом светилась историческая дата: MDICCL XXX (1780 год). Летописцы заметили, что публики на улицах было очень мало… Пассек встретил Екатерину словами:

— О, мать! Воззри на виноград, тобою насажденный…

Екатерина его облобызала. Чиновники губернские уже спорили — что больше: карета царицы или кабинет губернатора? Из экипажей выбрались Безбородко, посол Кобенцль, показалось и новейшее светило — фаворит Саша Ланской со множеством бедных родственников (теперь уже ставших богатыми).

— Это что… Могилев? — спросил молодой человек.

— Приехали, Сашенька, — отвечала ему царица.

— Уррра-а! — закричали чиновники по приказу Пассека.

С невероятным шумом из других карет высаживались актеры итальянской труппы и капелла придворных певчих. В этом невообразимом гвалте Екатерина успела сказать Потемкину:

— Ежели Иосиф пожелает остаться Иосифом Прекрасным, то я исполню ролю соблазнительной жены Потифара…

С крыльца спустился молодой офицер с узким и чистым лицом. Он был строен, улыбчив, даже красив. Кобенцль сказал:

— Ваше величество, перед вами «граф Фалькенштейн».

Екатерина протянула императору руку для поцелуя:

— Если вы — «граф Фалькенштейн», так я довольно-таки известна в этом мире под именем «казанской помещицы»…

Обладатели 43 миллионов людей поднялись в дом Пассека, где для них был устроен кабинет с угощением. Иосиф II, зная, что сердце этой женщины всегда отворено для самой безудержной лести, сразу же заговорил напористо и бурно:

— Мадам, если раньше был век Людовика Четырнадцатого, то наше время можно именовать веком Екатерины… да, да, не возражайте, прошу вас! Екатеринианство — эпоха не только российской, но даже всемирной истории. Я всегда был вашим пылким поклонником. И я признаю, что отныне любое государство не может соблюдать политики, прежде не согласовав ее с планами вашего Кабинета. Русские флот и армия непобедимы. Ваши финансы упрочены. Эрмитаж соперничает с Дрезденской галереей курфюрстов саксонских. Наконец, все поэты, мыслители, артисты и музыканты Европы считают за высокую честь посетить Северную Пальмиру, где их гениям воздается самая справедливая оценка…

Выходя из дома, Екатерина шепнула Потемкину:

— Все! Иосиф уже в моем рукаве…

Это по-немецки. А по-русски значило: я его за пояс заткнула. И она с озорством подмигнула.

Погода в Могилеве выдалась ненастной, текли дожди.

Иосиф в театре часто склонялся к уху Екатерины, которая много смеялась, отчего Ланской начал проявлять ревность.

— Уймись, — сказала ему женщина. — Не за тем же я сюда ехала, чтобы тебе в Могилеве рога ставить…

Потемкин встречался с раскольниками, гонимыми властью, уговаривал ехать на житье в Новую Россию, где гонений не будет.

— Всех приму, только скопцов не желаю: мне нужны семьи с детишками. А земли дам. Сколько ни попросите. Молитесь там хоть на голове стоя, лишь бы я труд ваш видел…