– А вы думаете, что… – спрашиваю я со страхом.

– Думать нечего. Затем и передали дело в военный суд, чтоб его повесили! Гражданский суд этого не может – ведь Лекерт не убил фон Валя, он только легко ранил его!

Дядя Мирон подтверждает: передача дела Лекерта в военный суд обещает самый тяжкий приговор. Да Лекерт и сам не облегчает, а отягощает свое положение. Дядя Мирон читал в суде копию с показаний, данных Лекертом. Все его показания пронизаны одним желанием: представить дело так, будто он был один, у него не было ни единомышленников, ни сообщников, никто ему не помогал, не влиял на него… «Я один задумал убить губернатора за подлые розги, которыми он хотел опозорить моих товарищей. Для этого я купил револьвер с пятью боевыми патронами. Губернатора я в лицо не знал, поэтому и стал приходить каждый день в сквер и сидел на скамеечке против губернаторского дворца. Видел, как губернатор выезжает каждый день в своей пролетке и возвращается обратно. Поворачивая из ворот на улицу и обратно с улицы в ворота, пролетка всегда замедляет ход. Я хорошо рассмотрел лицо губернатора и запомнил его!» По словам дяди Мирона, от Лекерта все время добиваются признания, кто были его сообщники. Ему даже намекали, что, если он назовет их, это очень облегчит его участь. Но чернявый хлопчик упорно, твердо настаивает на том, что никаких сообщников у него не было. Даже если бы Лекерт показал, что он не хотел убивать губернатора, а хотел только ранить, напугать его, это бы изменило его положение, но он упрямо и настойчиво повторяет: «Нет, я хотел убить губернатора!»

Сообщники у него были, это известно. Их было человек семь-восемь, целая группа. Они были вооружены, следили за выездами фон Валя, изучали маршруты его поездок. Но Лекерт упорно скрывает это.

Суд происходит 15 мая. Заседание суда длится всего несколько часов. Ведь это не суд, это комедия суда! Не вызван ни один свидетель! Суд не ищет, он и не хочет найти какие-нибудь новые обстоятельства, позволяющие ну хотя бы сослать Лекерта на вечную каторгу, но сохранить ему жизнь. Нет, суд имеет заранее принятое решение: казнить Лекерта и этим терроризировать революционную молодежь во всей России. Суд выносит приговор: смертная казнь через повешение.

Однако с приведением приговора в исполнение почему-то медлят. Ходит слух, что заминка эта объясняется отсутствием палача. Вообще-то, оказывается, по указу 1742 года даже всякий небольшой уездный город должен иметь своего профессионального палача, а губернскому городу полагаются целых два палача. Палачей очень часто вербуют из числа наиболее тяжких уголовных преступников, осужденных, например, за особенно зверские убийства. Такой преступник, приговоренный к вечной каторге, берется исполнять обязанности палача – главным образом вешать – в расчете постепенно заработать себе смягчение участи. Повесит некоторое – точно обусловленное – количество осужденных, и вечная каторга заменяется для него каторгой «на срок». Повесит еще сколько-то осужденных (в большинстве – революционеров) – и срок каторги ему соответственно еще уменьшается. Кроме того, за каждого повешенного палач получает особо немалое денежное вознаграждение.

Так вот: исполнение приговора над Лекертом почему-то затягивается. Почему, никто не знает, но говорят, что причина заключается в том, что нет «хорошего палача»…

Как уже не раз случалось мне в этой книге, я сейчас забегу вперед. Через двадцать пять – тридцать лет после казни Лекерта, когда Советская власть нашла и раскрыла важнейшие, секретнейшие документы поверженного царского правительства, было найдено письмо одного из палачей-каторжников, А. Филипьева. Этот зверь, сидя в петербургской пересыльной тюрьме, пишет «Господину Начальнику Охранного Отделения» нахальное безграмотное письмо… Почему, обижается он, ему, верой и правдой вешавшему людей, не стали «давать работу»? «В настоящее время, – пишет палач Филипьев, – вот май, а я томлюсь в одиночном заключении, мне кажется, что я не заслужил такого наказания, а одиночное заключение влияет на каждого человека и его органцым»[4]. Обиженный палач-каторжник просит сообщить ему, «сколько времени еще я должен буду содержатца в одиночном заключении на каких данных. Прошу сообщить мне не в продолжительное время и успокоить меня, мое положение в настоящее время очень незавидное».

Это письмо палача А. Филипьева, изливающего свои обиды и претензии, писано 15 мая 1902 года. Палача поспешили «успокоить», как он требовал в своем письме: через три дня его отправили в наш город – повесить Лекерта…

Помедлим еще немного – в том будущем, в которое мы забежали, – чтобы узнать о последних часах чернявого хлопчика Лекерта… Когда в ночь с 27 на 28 мая его везли на место казни, с ним в карете были раввин, пристав Снитко и конвой. – Куда вы меня везете? – спросил Лекерт.

– На вокзал, – внушительно ответил Снитко. – На каторгу отправляем тебя.

Это был жестокий ответ. Дерево растет из семени десятки лет. Но достаточно нескольких минут, чтобы из семечка надежды выросло в душе целое дерево радости, ожидания, жизни! Так было, наверное, и с Лекертом… Значит, не смерть? Значит, жить?

Это длилось всего минуту-другую. Лекерт увидел, что карета повернула не налево, не к вокзалу, как обещал пристав Снитко, а направо, к Военному Полю, где совершались казни.

– Вы меня обманули! – сказал Лекерт приставу.

– А конечно ж обманул! – подтвердил тот. – На виселицу везем. Куда же еще?

На Военном Поле уже был воздвигнут помост с виселицей. Прибытия Лекерта уже дожидались представители суда, тюремный врач и другие лица, а также два полка пехоты и две казачьи сотни.

Секретарь суда прочитал приговор.

Лекерт выслушал его совершенно спокойно, словно и не о нем шла речь.

После оглашения приговора раввин обратился к Лекерту с увещанием раскаяться:

– Сын мой, ты преступил заповедь Господа Бога нашего – на горе Синайской Он приказал нам: «Не убий!»

Лекерт посмотрел на раввина, – до этой минуты он слушал его равнодушно и ничего ему не отвечал.

– Раввин, почему вы говорите это мне, а не им? – Он кивнул на своих палачей. – Ведь они сейчас убьют меня!..

Товарищ прокурора предложил палачу Филипьеву привести приговор в исполнение.

Лекерту скрутили веревкой руки за спиной. Видимо, это причинило ему физическую боль – лицо его на миг исказилось, – но он ничего не сказал, не застонал. Со связанными руками он сам твердо взошел на помост.

Палач накинул петлю на его шею. Петля застряла на подбородке. Лекерт сделал движение головой, чтобы петля сползла на шею. Так стоял он несколько мгновений. Он казался совсем юным, чернявый мальчик… Солнце всходило. Лекерт улыбнулся ему почти радостно. Этой улыбкой он встретил смерть…

Палач вышиб у него из-под ног скамейку. С криком «Готово!» палач с силой вцепился в ноги закачавшегося в петле тела и повис на них.

По требованию врача тело оставалось в петле в течение двадцати минут. После этого тело было вынуто из петли, и врач констатировал смерть.