а отец просто напился и стал орать, что нечего было тратить столько денег на репетиторов. Правда потом он тайком налил и Мише. Мише было всё равно, служили теперь год, а не два, да и армии он не боялся. Везде люди живут, а если помирают, то всё равно где. Так хоть пенсию матери заплатят и памятник бесплатный.

Он пришёл прощаться со своими друзьями, их у него было ровно двое — половина мужского населения второго курса филфака. Погода портилась, и пить было на лекции всяко лучше, чем в кустах перед институтом. «ВВС наземные», — гордо сообщил он друзьям, сам не вполне понимая, что это значит. Они тут же поставили пакет с вином и единственный стакан на пол, и выпили, ныряя вниз, под парту, как искатели жемчуга.

Лекция была мутная, про мировые религии. Её читал нескладный доцент, которого Миша сразу окрестил «недомерком». Маленький и толстенький, кого-то он Мише напоминал. Доцент произносил какие-то непонятные слова фетишизм-тотемизм. С фетишизмом Миша был знаком, за это во дворе били, а вот эту анемию с тотемизмом он знать не знал, и даже был рад, что всё это откладывается. Но он заметил, что девочкам нравится, они, даже красавицы, знойно дыша, записывали за лектором эту хрень. Ну да, девочки любят мистику, гороскопы, магия, превращения, звёздная пыль… Да, он видел это кино.

Они достали второй пакет жемчуга и принялись нырять дальше, прикрытые спинами будущих учительниц.

Это было самое начало курса религиоведения, оттого речь сейчас шла о шаманизме.

Вдруг кто-то в задних рядах стукнул в бубен, и звук его поплыл над рядами столов и скамей. Миша покрутил головой: с его места не было видно, кто прервал лекцию. Это ему терять нечего, но этим-то?

Вдруг Мишин приятель крикнул в паузе:

— А как вы лично относитесь к проблеме шаманизма в отдельных районах Севера?

Доцент сбился, а аудитория загалдела.

Приятель тихо пояснил, что если доцент скажет… да неважно, что скажет в ответ, то нужно добавить: «Нет, можно, конечно, сделать вид, что такой проблемы нету. И мы удовольствием тоже посмеёмся вместе с вами».

Миша понял, что эта какая-то цитата из классики, но не помнил, откуда, а если точнее — не знал. Но слова были задорные.

Однако доцент сказал серьёзно:

— Важную тему, подняли вы друзья. Важную. Не всякий готов говорить об этой серьёзной проблеме так, как вы, неожиданно и прямо. Валиев, дайте бубен.

Сзади раздался шорох и какое-то бурчание, но доцента сбить не удалось.

— Валиев, я вижу всё, это были вы. Несите бубен сюда.

Валиев пошёл вниз. Странно, Миша его совсем не помнил. Это был юноша, почти мальчик, в круглых очках, будто британский подростковый волшебник.

— Быстрее, Валиев.

Доцент внимательно осмотрел бубен и потрогал натянутую кожу пальцем.

— Так, артель «Самарские баранки», но, обратите внимание, но… Но, это я сейчас не только вам, Валеев, объясняю, совершенно неважно, кто и как его произвёл на свет. Тут вот какое дело, бубен вещь круглая, но не простая. Это вещь разная для всех. Шаман берёт его в руки, и совершает с ним привычные ему действия, вы, городские мальчики и девочки, берёте его и пытаетесь повторить эти действия ради шутки. Но нет, находятся те, кто хочет повторить их, чтобы что-то произошло. Затем некоторые из вас берут бубен, и чувствуют, как что-то происходит.

Доцент не стоял за кафедрой, а сидел рядом на стульчике с железными паучьими ножками.

Да и у него самого были тонкие, будто паучьи, ножки. «Кого-то он мне напоминает, — подумал Миша, и вдруг сразу же вспомнил, что с ним бывало редко. Обычно он вспоминал что-то туго, медленно и тяжело. И, наконец, его озарило: доцент был похож на шпорцевую лягушку с её круглым, похожим на яйцо, телом и тонкими лапками.

Доцент говорил тихо, медленно перемещая бубен слева направо, без особенной интонации в голосе, и понемногу стал постукивать своими лягушачьими пальцами в бубен. Стук-стук-стук… И Миша от чего-то вздрогнул. Так-так-так… Стук-стук… И снова — так-так-так-так…

Сосед клюнул носом, но не к стакану, а прямо в парту, и тут же откинулся назад.

Доцент теперь уже не стучал в бубен, а описывал, как шаман бьёт в него специальной колотушкой, и звук бубна плывёт над тундрой Верхнего мира, а горький дым костра ест глаза.

Миша почувствовал, как на улице поднимается ветер. Последней листвой, жухлой и мокрой, залепило окно, а доцент медленно рассказывал о Крайнем Севере, о том, как по тундре идёт шаман.

И вдруг Миша почувствовал, что сознание его мутится. Всё было очень похоже на тот раз, когда он дрался за гаражами, и железнодорожные пацаны подошли сзади и отоварили его обрезком водопроводной трубы.

Шаман идёт и бьёт в бубен.

Миша видел этого шамана, он приближался, неслышно ступая в своей странной одежде, похожей на расшитое узорами мамино платье.

Миша набрался храбрости и спросил шамана, куда он идёт, хотя на самом деле хотел спросить, где он, и зачем тут.

Шаман улыбнулся, отчего-то Мише воспринял это движение губ, как улыбку, и отвечал, что он идёт в стойбище, там оленеводческий колхоз, и он, Миша, может к нему присоединиться. Это не очень сложно, он присоединится к хорошим людям, там прекрасные дома и хорошо кормят, но, главное, там свобода. Там Райский сад, чудеса экологии, и нет этого жуткого городского смога. Они будут там петь.

— Люди там чисты и невинны, и ты почувствуешь себя частью больших перемен, ты уже готов, — говорил шаман, — ты совершенно готов, почувствуй себя живым атомом и атомом жизни в этом мире. Ты знаешь, что такое атом жизни? — спрашивал шаман и двигал бубном вправо-влево, а потом вверх-вниз, будто крестил Мишу.

— Ты чувствуешь, как возвращаешься в Райский сад, — продолжал он.

Мише не хотелось в Райский сад, потому что он представил, как полицейские с военкомом приходят к матери с отцом и ищут его под кроватью. Отца было жалко даже больше, чем мать. Миша хотел сообщить шаману, что ему нельзя в Райский сад, у него повестка на вторник. Тут слишком много непонятно, а дома будут проблемы.

Шаман всё понял без слов, и сказал, что видит огромных летающих птиц в небе, а под крыльями у них спрятана смерть, но все эти птицы превратятся в бабочек, очень красивых бабочек, которые будут садиться на плечи и головы, всех кто верит.

Миша почувствовал, что находится сразу в двух местах, на задней, самой высокой скамье в аудитории и посреди тундрового