Мы оставили мотоцикл и машину позади магазина, торговавшего прохладительными напитками и закусками, и уплатили служителю приличную сумму за то, чтобы присматривал за нашим транспортом. Я сказал служителю, что буду наведываться через день и проверять, в каком состоянии мотоцикл, и, если окажется, что он чем-то обижен, я буду недоволен. Об автомобиле я не беспокоился. Он был большой и мог сам постоять за себя.

С нами была целая команда: Рэнделл, Винсон, Анкит и Дидье. Навин и Олег тоже хотели поехать, но кто-нибудь из утраченных любовников должен был нести караул в офисе «Утраченной любви». Когда перед нами вырос первый крутой склон, Дидье спросил, нет ли другого маршрута.

Карла хотела было сказать ему, где находится более легкий подъем, но я остановил ее. Я знал, как скептически и агрессивно Дидье способен повести себя в святом месте, и хотел, чтобы он как следует вымотался по пути к вершине, а не вошел в лагерь Идриса с победным видом.

– Ты что, не в силах подняться здесь? – спросил я его.

– Скажешь тоже! – возмутился он. – Я имею в виду, нет ли какого-нибудь более трудного маршрута. Не существует такой вершины, которую не покорила бы решимость Дидье.

Карла полезла вверх первой, за ней шел я, за мной Дидье, за ним Рэнделл, Винсон и Анкит. Дидье поднимался очень успешно – я тащил его за руку вверх, снизу его подталкивал Рэнделл.

Винсон решил обогнать нас, карабкаясь сбоку от тропинки. Он явно получал от этого удовольствие. Я удивился, увидев в двух шагах позади него Анкита. Вскоре они исчезли из виду, затерявшись наверху среди высокой травы, вьющихся растений и кустарников.

Где-то по пути Карла вдруг рассмеялась, а я вспомнил, как Абдулла сделал ей комплимент, сказав, что она проворна, как обезьяна.

– Абдулла! – крикнул я ей.

– Да, я как раз об этом и подумала! – сказала она, хохоча.

Но затем мы замолчали, думая о высоком, храбром и неукротимом иранце, которого так любили. Он исчез опять, уже не в первый раз. Было неизвестно, когда мы снова увидим его и каким он предстанет перед нами.

Так в молчании мы дошли до вершины, где присоединились к Винсону и Анкиту. Они стояли и рассматривали маленькое плато, на котором расположилась школа Идриса.

На площадке была сооружена временная постройка из бамбуковых шестов, напоминающая пагоду, с нее свисали гирлянды цветов. Между шестами натянули трехцветную оранжево-бело-зеленую парусину, повторяющую цвета индийского флага.

Трехцветный тент над этим сооружением трепыхался на ветру и создавал в центре площадки большой затененный участок, устланный прекрасными коврами. Четыре широкие удобные подушки были уложены полукругом перед низеньким деревянным помостом.

В стороне от пагоды ученики занимались подготовкой к какому-то торжественному событию.

– Здесь всегда так? – спросил Рэнделл.

– Нет, – ответил я. – Наверное, предстоит что-то особенное. Надеюсь, мы не помешаем.

– Надеюсь, у них есть бар, – сказал Дидье.

Наша команда городских грешников с интересом рассматривала открывшуюся сцену.

Мы с Карлой встретились взглядами.

– Ты, наверное, гадаешь, кто доставил сюда эти ковры и бамбуковые шесты? – тихо спросила меня Карла.

– Вся эта красота явно приготовлена для больших шишек, – сказал я. – Чтобы притащить сюда все это даже по самой легкой тропе, нужна либо глубокая вера, либо глубокое уважение.

От группы людей, изготавливавших украшения и раскладывавших еду на подносах, отделился итальянец Сильвано.

– Come va, ragazzo pazzo? – спросил он, подойдя ко мне. (Как поживаешь, чокнутый?)

– Ancora respirare, – ответил я. (Дышу пока.)

Он расцеловал Карлу в обе щеки и встряхнул меня.

– Это замечательно, что вы сегодня с нами, Лин, – сказал он. – Я очень рад видеть вас. Познакомь со своими друзьями.

Я представил всех Сильвано, он приветствовал их улыбкой, освещенной сиянием веры.

– Само небо привело вас сегодня сюда, Лин, – сказал он.

– Ах вот как? А я думал, это идея Карлы.

– Я хочу сказать, что сегодня у нас состоится знаменательный диспут. Известные мудрецы из четырех штатов вызвали Идриса на состязание по философии.

– Философский диспут? – спросила Карла. – Их уже больше года не было, если не ошибаюсь.

– Действительно, – ответил Сильвано. – А сегодня будут обсуждаться все важнейшие вопросы и будут даны все ответы. Это выдающийся диспут, который будут вести выдающиеся святые люди.

– Когда он начнется? – спросила Карла. Ее глаза разгорелись в предвкушении состязания.

– Примерно через час. Мы еще готовимся. Вы успеете отдохнуть после подъема и перекусить.

– Бар работает? – спросил Дидье.

Сильвано посмотрел на него, хлопая глазами.

– Да, сэр, – сказал Анкит, встряхнув заплечный мешок, который он без труда приволок по крутому склону.

– Слава богу, – сказал Дидье. – А где тут ванная комната?

Я оставил Карлу с Дидье и всеми остальными и, взяв горшок с водой, нашел в лесу место, которое вроде бы не возражало против того, чтобы я помылся.

Как только мы расстались с Карлой после долгого пути наверх, у меня в ушах раздался чей-то предсмертный крик. Крик не прекращался, и я осознал, что это кричат плескуны, требуя отмщения.

С того момента, когда Голубой Хиджаб рассказала о поимке плескунов, о пытках, которым их подвергли, и об их смерти, я чувствовал плеск прибоя у своих ног, красного прибоя их горящих душ.

По пути к горе, ощущая за спиной Карлу, я плыл по течению любви, как листок на поверхности пруда в воскресный день. Но когда мы разошлись в стороны, во мне стали пробуждаться пугающие воспоминания. След от цепи хуже, чем укус; тот, кто сдается, всегда кричит громче того, кто сражается.

На вершине, пока все готовились к дебатам мудрецов, я пошел в мудрый лес, чтобы очиститься и побыть одному, наедине с воспоминаниями о мучениях и о смирении.

Я испытывал боль за Голубой Хиджаб и за ее подругу, товарища по борьбе, опаленную ужасным огнем, а также за всех ее родных и соседей, которые были в такой ярости, что поступили с мучителями так же, как мучители поступали с ними.

Но любая казнь убивает справедливость, потому что нельзя убивать ничью жизнь. Когда меня колотили в тюрьме, внутри я ощущал пустыню и уцелел лишь потому, что простил моих мучителей. Я научился этому у других заключенных, которых мучили до меня; они считали своим долгом поделиться опытом, когда меня сковали и избивали.

«Не поддавайся гневу, – говорили эти мудрые люди. – Если будешь ненавидеть их так же, как они ненавидят тебя, твой разум погибнет, а это единственное, до чего они не могут добраться».